— А потом мы забудем друг о друге, — повторил я её слова, а сам уже знал, что пожалею о сказанном.

Она улыбнулась с видом победителя и протянула мне руку для рукопожатия.

Я обхватил её ладонь. Такую маленькую и тёплую. А потом не удержался и притянул девушку к себе. Вдохнул аромат её волос.

— Будешь плохо себя вести, срок увеличится, — сказал я ей на ухо.

Она повернулась, чтобы посмотреть мне в глаза, а я не отстранился. Наши губы оказались в считанных милиметрах друг от друга.

— За каждый поцелуй минус один день, — сказала она, а я кожей ощущал, что она тоже меня хочет.

Я усмехнулся и отошёл.

— Идёт. Начнём с завтрашнего дня.

Злата

Он ушёл, а я всё ещё чувствовала аромат его кожи. Представила, что он мог бы попросить меня сделать. Щёки вспыхнули от ярких картинок. Чертыхнулась в сердцах, захватила блокнот, карандаши и пошла на озеро. Единственный день свободы. Надо было провести его с пользой.

Я редко рисовала. Мама всегда говорила, что это ерунда. В общем-то она была права. У меня не очень хорошо получалось, но мне нравилось проводить время за рисунком. Я потратила два часа, сидя на понтоне и рисуя. На страницы блокнота попали зарисовки всего, что я видела здесь: домики в лесу, Пал Палыч за компьютером, Пал Палыч на веранде с кружкой кофе, Аня на кухне, Пал Палыч со скрещенными руками у меня в комнате, я, сидящая на комоде без штанов… А ещё… мне захотелось нарисовать его руки, губы, глаза и всё крупным планом. Но с озера поднялся ветер, и я стала собираться в дом.

— Злата!

Мой мучитель зачем-то пришёл ко мне раньше положенного срока и звал меня, приближаясь к кромке озера.

Я поспешила спрятать рисунки и сложить карандаши.

— Что? — спросила, спускаясь с понтона.

С моей природной везучестью, я конечно же подвернула ногу. Схватилась за поручень и вырванные листы с рисунками тут же выскользнули из блокнота и плашмя свалились в воду.

Паша без промедления зашёл по колено в озеро и быстро поднял листы, стал стряхивать с них воду и причитать, что я всё-таки ходячая катастрофа.

— Как так можно? — спросил он, отдавая мне слипшуюся стопку рисунков.

Я пожала плечами и мы поспешили в домик администрации. Я бросила вещи на стол и побежала за полотенцем для Паши, а когда вернулась, увидела, что он раскладывает листы по столу, чтобы они высохли.

— Да ерунда, можно их выбросить, — сказала я, подавая ему полотенце, но он застыл над рисунками.

— У тебя здорово выходит, — сказал, хмурясь и всматриваясь в свой портрет.

А мне вдруг стало так стыдно, что рисовала я именно его… Я сгребла рисунки и смяла их в руках.

Он выхватил один со мной.

— Спасу хотя бы это.

Я вспыхнула ещё больше.

— Только не его!

— Остальные уже испорчены, — сказал он, поднимая руку с зажатым в ней рисунком, у себя над головой. — Спасу от ужасного браконьера хотя бы один.

— Отдай сейчас же! Я нарисую тебе что-то другое! — я прыгала вокруг, пытаясь выхватить картинку, но это было не так-то легко.

У Паши рост какой? Два метра? Ну или близко к этому.

— Знаешь, что я делаю с браконьерами? — спросил он, когда я непостижимым образом оказалась прижатой животом к столу.

Одна моя рука была заломлена за спину. И мне вдруг стало не до рисунков.

— Пусти!.. — пискнула я.

— Отпускаю их в лесу, — прошептал он мне на ухо. — Оставляю связанными и без средств связи.

Я прогнула спину, чтобы руке не было больно, и почувствовала, что трусь задницей о его ноги. Мысленно прорычала что-то в сердцах, но Паша меня тут же отпустил.

— Играешь с огнём, девочка, — сказал он, почему-то разозлившись.

— Я не виновата, что ты всё время меня зажимаешь.