Я наливаю стакан воды из кувшина, который старше, чем я, потому что его подарили на свадьбу моих родителей, и делаю жадный глоток, пытаясь избавиться от кислого привкуса во рту.

– Почему ты не поехал к себе домой? – спрашивает мама, опускаясь на стул в столовой.

– Я хотел проведать Хоуп. – Я тупо смотрю в стакан с водой, мечтая утопить там свою тревожность.

Мама вздыхает, ее пальцы теребят бисер столовой салфетки, купленной отцом в каком-то итальянском антикварном магазине.

– Ты мог просто позвонить из своей постели, перед тем как со спокойной душой лечь спать и отдохнуть.

– Я знаю, мама, но я уже здесь, потому что хочу быть со своим ребенком.

– Потому что ты одинок. – Она вскидывает руки, а я сжимаю челюсти. Меня сложно разозлить, но именно этот разговор пробуждает во мне агрессию. – Не пойми меня неправильно, милый, это прекрасно, что ты так привязан к Хоуп, но нельзя делать своего ребенка единственным смыслом жизни. Тебе нужно найти радость и любовь в ком-то…

– Мама. – Мой взгляд велит ей прекратить,

– Натаниэль. – Она не уступает и отвечает не менее грозным выражением лица.

– Тебе напомнить, как появилась Хоуп?

Это результат «лучшего секса», в котором я искал радость в каждой встречной. Искал, хоть что-нибудь, что поможет мне не испытывать равнодушие и долбаную пустоту. Теперь у моего ребенка нет матери, и она несет на себе все мои проблемы.

– Это все не важно, потому что у этой девочки есть самый лучший папа.

Я ничего не отвечаю, у меня нет сил даже разговаривать. Это то чувство, когда вы отвечаете в своей голове, но не шевелите языком, чтобы произнести слова. Потому что всепоглощающая усталость стирает все мысли.

– Как вы провели день? – Перевожу тему, чтобы мне не приходилось так усердно думать.

– Прекрасно. – Мама улыбается. – Мы рисовали розовых свиней, которые, по словам Хоуп, живут в доме. Почему не на улице? Не на ферме?

Я усмехаюсь.

– Это свинка Пеппа, мам. Она живет в доме, так нужно.

– Ох, я все еще пытаюсь разобраться во всем этом. В любом случае, мы отлично ладили, даже лучше, чем обычно. Я могу проводить с ней почти каждый день, и тогда тебе не придется водить ее в этот глупый детский сад, где моей внучке рисуют… – мама подбирает слова.

– Члены на ладонях?

Она краснеет и задыхается.

– Натаниэль, я твоя мама.

Я смеюсь, после чего подхожу к ней, чтобы обнять со спины и положить голову на ее пушистые волосы. Запах роз, достигает потаенных уголков моей души и возвращает меня во времена, когда все было хорошо.

– Ты вырастила мужчину, именно поэтому ты точно знакома с этим словом.

Она хихикает и сжимает мою руку на своем плече.

– Ты не будешь постоянно смотреть за Хоуп, мама. Ей нужно общаться с другими людьми, не говоря уже о том, что у тебя есть своя жизнь. Ты уже вырастила одного ребенка. Это не твоя ноша.

– Но мне несложно, – протестует она.

– Я знаю, но ты должна быть ее бабушкой, а не воспитателем или няней.

Мама ворчит что-то себе под нос, а затем побеждено говорит:

– Такой упрямый, вредный ребенок.

– Твой.

– Мой, – выдыхает она.

Я отстраняюсь и пячусь в сторону прихожей.

– Я забыл в машине телефон. Пойду заберу, а потом проверю Хоуп.

– Конечно ты это сделаешь, – мама встает из-за стола, качая головой.

Я говорю маме, чтобы она шла спать и не ходила за мной по пятам. Она может сколько угодно уверять меня в том, что ей нетрудно проводить время с Хоуп, но усталость на ее лице говорит об обратном.

Я знаю свою дочь, как и то, что Хоуп может утомить даже меня своей активностью бешеной белки. А маме давно не двадцать восемь лет, как мне, так что она абсолютно точно очень устала.