Данил восхитился:
– Да какой он тогда Хайнрих, он точно Генрих!.. А то и вовсе Иван, немцы – те же евреи, зря копейки не истратят.
К ним прислушался Грекор, сказал с такой обидой, словно Тютчев был его родным и любимым дедом:
– Да что вы Федора Ивановича шпыняете! Он же на халяву пил! Все равно эти деньги уже отдал, так почему не пропить чужое? А вон Некрасов и Тургенев государственные деньги пропивали и проигрывали в парижских казино…
Данил сказал с недоумением:
– Все понятно, только при чем тут наш бугор?
– Дык он тоже получил свои двенадцать тысяч талеров, – пояснил Зяма. – С учетом инфляции это как раз пятьсот тысяч рублей, я считал! Я вообще деньги считать люблю. И тоже крутой мужик, как думаешь?
Данил оглянулся на меня.
– Бугор? Да, крутой…
Валентин повернулся ко мне, оставив монитор с мигающими ссылками на голую Аню Межелайтис, потер усталые глаза.
– Хватит трепаться, – предложил он, – давайте о серьезном…
Я молча нажимал кнопки на панели кофейного автомата, из-за этих балбесов приходится всякий раз подстраивать под себя заново, а Люська с подоконника весело пропищала:
– Давайте! А то мы такие серьезные… Вчера услышала: «Вас обвиняют в том, что вы вчера в пьяном виде явились в театр. Верно ли?» – «Конечно, ваша честь! Разве в трезвом виде мне бы пришло в голову прийти в театр?»
Все заржали, даже Валентин улыбнулся, но тут же сказал мне:
– Ага, в этом месте всегда следуют понимающие улыбки нормальных мужчин, эдаких мачо! Тоже никогда в здравом уме и твердой памяти не пойдут в театр, а сядут с пивком перед телевизором или сходят к жене приятеля, пока тот в командировке.
Зяма врубился первым, сказал с подъемом:
– А разве не так? Злое и несправедливое общество заставляет нас ходить в театр, учиться, работать, одевать чистые носки, мыться… и вообще «быть хорошими», а мы вот такие лихие, что плюем на все на это! И будем делать назло, мы – вольные пираты!
Данил перестал ржать, на лице недоумение, с этими евреями трудно понять, когда хитрят, когда говорят правду, а Валентин сказал с самым серьезным лицом:
– Сперва мы бунтовали против мамы, что заставляет мыть уши и шею, теперь мама нам уже не указ, взрослые, но зато это общество достает, настаивает, чтобы учились всю жизнь, совершенствовались, совершали хорошие поступки… Ну как тут не насрать в ответ? Мы должны иметь на это право! Это наша позиция, это никакое не хулиганство, а протест!
Грекор сказал с сомнением:
– Валентин, ты че-то зааспирантился. Не поймешь, когда ты прикалываешься…
Валентин вздохнул, проговорил уже без пафоса:
– Ладно, давайте о деле. Нам предстоит работать с новыми членами нашей организации, вербовать и объяснять наши идеалы… Потому прошу в первую очередь учитывать их стадность и конформизм…
– Стадность срунов? – спросил Данил.
– Нет-нет, – сказал Валентин торопливо, – это общее свойство молодых парней, срунство ни при чем. Я, признаюсь, почему-то полагал, что с инетом, который дает простор для анонимности, люди наконец-то сбросят маски и будут вести себя… гм… естественно. В смысле, честно.
– А что, – спросил я настороженно, – нет?
Он покачал головой:
– Увы, я был слишком оптимистичен. Вот сегодня щелкнул на ссылке, что ведет на один литературный форум, смотрю, как некто забрасывает постинг: «Открыл такую-то книгу… полный бред, как такое можно писать, корявые фразы, серые герои… и т. д.», и если отзыв написан хорошо и убедительно, то немедленно выстраиваются отклики: «А я ее и до середины не дочитал, бросил», «А я после первой главы захлопнул, не мое», «А я прочел один абзац и сразу понял, что ерунда, а сам автор – халтурщик», «А я вообще не стал покупать», «А я бумажную не стал брать, посмотрел пиратскую электронку, да и ту сразу стер»…