– Если красная кайма губ окажется смещена, – сказал он, поправляя пациентке губы, – то она навсегда останется изуродованной. А теперь за дело.
Вскоре стало понятно, что зашивать людей – сложнейшее ремесло, если не настоящее искусство, которому я мог себя посвятить. В процессе постоянно возникают какие-то небольшие задачи, для каждой из которых, впрочем, всегда имеется идеальное решение – правильный способ совместить края раны, наиболее подходящее место для первого шва. Даровитые хирурги набивали руку, набираясь мастерства постепенно, и порой даже шутили, как оперируют во сне.
Сшивать кожу людей мне казалось чрезвычайно трогательным занятием. День за днем я рыскал по приемному покою в поисках пациентов с рваными ранами, чтобы продолжать оттачивать навыки. Я чувствовал, что моя роль подающего надежды студента положительно влияет и на Акселя. Он казался не таким опустошенным, не таким резким и все чаще сыпал крупицами мудрости:
«Не надевай на работу бабочку, пока не стукнет сорок. В ней ты будешь похож на полного придурка».
«Хирурги в травматологии не переживают по поводу повторных приемов».
«Не гадь там, где ешь».
«Не покупай мотоцикл».
По завершении трехмесячной стажировки Чарли Маккейб вызвал меня к себе в кабинет. Я достал из заднего кармана шовный набор, чтобы присесть, и мы оба уставились на то место на его столе, где он впервые показал мне, как орудовать ниткой с иголкой. Маккейб снял очки и неуклюже протер их носовым платком.
– Сразу перейду к делу, – сказал он. – У тебя талант. Я поговорил с Акселем. Я поговорил с коллегами. Я видел это своими глазами.
Мне приходилось сдерживать улыбку.
– Лично я думаю, что с твоей стороны было бы безумием не провести остаток своей жизни в операционной.
Я рос в католической семье, и, хотя перестал посещать церковь еще в колледже, слова Маккейба окропили меня, словно святая вода.
– Но я не стану пудрить тебе мозги, – продолжил он. – Работа тяжелая. Сейчас тебе следует задать себе очень простой и важный вопрос: могу ли я представить себя счастливым, занимаясь чем-то, помимо хирургии?
К этому моменту я приложил немало усилий, чтобы угодить Чарли Маккейбу, однако, сидя напротив него в свои двадцать шесть, я знал, что, скорее всего, могу ответить на прозвучавший вопрос утвердительно. Еще несколько недель назад я и представить не мог себя хирургом, и, несмотря на то что эта работа действительно пришлась мне по душе – была мне в новинку, вызывала трепет, – я не был уверен, что хирургия – мое призвание. Пока что я справлялся с подъемом в четыре утра, но что будет, когда мне стукнет сорок? Или (страшно подумать) пятьдесят? Ни один из хирургов, которых я знал, на самом деле не выглядел счастливым. С другой стороны, то же самое можно было сказать и про всех остальных.
Стажировка в хирургическом отделении помогла развить важные навыки. Впрочем, они оказались малоприменимы во время многочасовых дежурств там, где проблемы пациентов менее очевидны, чем рваные раны и глубокие порезы.
Я восхищался Акселем, но все же не завидовал ему. Несколько раз я ненароком подслушал, как он разговаривает с кем-то по телефону: он отменял планы, а не строил их. Его грубые манеры и мешки под глазами намекали на сложную, полную стресса жизнь, и я не был уверен, что хочу того же.
– Мне нравится находиться в операционной, – неуверенно промямлил я. Среди воспитанников Маккейба были и одни из лучших хирургов в стране. Мне не хотелось упускать столь уникальную возможность, вместе с тем у меня также не было и желания врать ему или самому себе. Я все-таки собирался ее упустить. – Можно я отвечу в другой раз?