Шагавший впереди человек поднял голову, и тусклый свет потолочных ламп на сотню свечей упал на его бугристое лицо со шрамом давнего ожога. Седые с редкими черными нитями волосы спускались до плеч. Ноздри крупного носа подрагивали, словно ловя запах пота, ожидания и страха, затопивших аудиторию. Бархатная мантия темно-бордового цвета свободными складками облегала его фигуру, а черные глаза горели неистовым огнем. Членам совета понадобилось несколько секунд, чтобы узнать этого человека в таком одеянии, без хромоты и привычного грима. Бургомистр, отличавшийся особой зоркостью, первым вскочил со скамьи и взмахнул руками:

– Смарк? Хромой Смарк?

Человек улыбнулся и чуть склонил голову – то ли в знак приветствия, то ли признавая правоту бургомистра.

– Да и нет. Вы знали меня под этим именем, но позвольте представиться полностью: оберегатель Бальтазар Смарк, личный представитель Его Святейшества архипротектора Герца в восточном округе протектората. Вот верительная грамота.

Сняв с пояса глянцевитый кожаный футляр, он извлек свиток желтоватого пергамента с чернильными строками и багровой печатью архипротектора. Никто из членов магистрата не поспешил ознакомиться с документом, и оберегатель продолжил:

– А это мое сопровождение.

Обернувшись, он коротко кивнул на своих спутников.

– Бернард Виттер, старший цензор. Цензор Вингобард. Младший цензор Бартоломео Гиккори.

Актеры – а точней цензоры, неузнаваемые в масках и прорезиненных плащах, – вскинули обтянутые перчатками руки в церемониальном салюте. Среди них не было самого высокого и тощего, известного под кличкой Штырь, однако до поры никто не обратил на это внимания.

Бургомистр плюхнулся обратно на сиденье и отер пот со лба. Вспотел он совсем не от жары, потому что из открытых дверей тянуло промозглым холодом.

Обращаясь не к магистрату, а к безмолвно замершей в верхних рядах толпе, оберегатель Бальтазар, он же хромой лицедей Смарк, провозгласил:

– В течение шести недель я наблюдал за ересью и беззаконием, пустившими глубокие корни в этом Городе. Я видел, как отступники и Дети Леса сеяли заблуждения в умах и смятение в душах, видел, как порядок и закон уступают место беззаконию, самовластию и гнуснейшим порокам. И я пришел к выводу, что ваш Город нуждается в твердой руке и суровом напутствии. Властью, данной мне архипротектором Герцем и официумом Огненосных, я объявляю, что отныне беру управление в свои руки. Все бригады цензоров, силы полиции и ополчение переходят под мое командование. Городской магистрат распускается до дальнейших распоряжений.

Бургомистр и его советники завозились на скамьях, а Арчибальд фон Шуц, потомок знатного рода, даже открыл рот, чтобы возразить, – но оберегатель вскинул руку, и в зале вновь воцарилась тишина.

– Однако прошу вас, не расходитесь. Сейчас здесь состоится открытое заседание трибунала Огненного Духа. Старший цензор Сван, введите обвиняемую.

В дверях показался последний из труппы мейстера Виттера – или делегации оберегателя Смарка – высокий и тощий выжига в черном плаще, черных перчатках с раструбами, черных ботфортах и черной маске с фильтром. Рядом с ним шагала маленькая фигурка с огромным до нелепости животом, в простом светлом платье, с разметавшимися по плечам темными волосами и босая. Узкие белые ступни касались каменного пола осторожно, как невесомые крылья бабочки.

Толпа – вернее, та часть толпы, что не участвовала в штурме замка, – ахнула. Лозница подняла голову и окинула зал и собравшихся в нем людей бестрепетным взглядом сияющих изумрудных глаз.