Под эти философские мысли и лязг снарядов в спортзале я и засыпаю. А просыпаюсь от того, что ужасно сосет желудок. Я ведь так и легла голодной. Хотя Савва предлагал мне поужинать, и, возможно, это был единственный шанс отведать что-нибудь эдакое от мишленовского шефа. Кручусь. Но голод, как известно, не тетка. Когда меня начинает подташнивать, я все же отправляюсь на поиски холодильника. Благо кухня рядом. И она совершенно и абсолютно шикарна. Наверное, в доме Саввы и не могло быть другой. До сих пор не могу поверить, что моя жизнь совершила такой кульбит. Еще две недели назад я ела подгоревшую макаронную запеканку в интернатской столовой, а теперь вот…

Понимаю, что меня снова заносит. Ведь по факту здесь я всего лишь гостья. Это все еще не мой мир.

Открываю холодильник. Тот практически пуст. А мне бы сейчас хватило самого дешёвого йогурта.

– Проголодалась?

Вздрагиваю. Медленно оборачиваюсь, натягивая к коленкам старенькую футболку. Могу только представить, как она задралась, когда я склонилась к полке. Вот же…

– Угу. Вы не против, если я пожарю яйца? Здесь много.

– Да пожалуйста.

Улыбаюсь в ответ на такую щедрость. Привстаю на цыпочки и тянусь к верхней полке. Футболка опять задирается кверху. Я хватаю лоток и снова ее одергиваю. Комиссаров смотрит на меня бесстрастно. Вот и хорошо.

– На вас сделать?

– На меня? – а вот тут он как будто бы удивляется.

– Ну, да. На вас пожарить яичницу? Мне нетрудно.

Странный он какой-то. В всегда холодных глазах – растерянность. И что-то еще, что я не успеваю интерпретировать, потому как он отворачивается к стоящей здесь же на специальном столике кофемашине.

– Пожарь.

И вот тут до меня доходит, кому я собираюсь продемонстрировать свои кулинарные навыки. Угу. А потом скормить ему же результат. Кровь приливает к щекам. Повар из меня – сильно так себе. Детдомовские обычно не умеют готовить, но до тринадцати лет я жила в семье, так что кое-что все же умею.

– Глазунью, да? – выдыхаю с надеждой. Ибо это все, что я могу.

– Хозяин – барин, – разводит руками Комиссаров. Если мой передатчик все еще в строю, кажется, от него опять исходят волны веселья. Но это неточно, ага. С виду он, как и всегда, сама невозмутимость. Наклоняется к примчавшейся вслед за хозяином кошке и чешет ту за ухом.

Черте что! Все сильней нервничая, я оглядываюсь в поисках сковородки. Понимая мое затруднение, Савва сам открывает шкафчик, достает все необходимое – сковороду, лопаточку. Масло, соль, перец… Что-то еще. Нет, это я не буду использовать. Ставит передо мной парующую чашку кофе и, отойдя от огромного кухонного острова, видимо, чтобы мне не мешать, подпирает задницей холодильник. Кошка трется у его босых ног.

Конечно же, как назло, яичница пригорает, в то время как сверху – не прожаривается до конца. Я перекладываю на тарелку себе два яйца, а ему – четыре. Комиссаров достает приборы – слава богу, для поедания яичницы достаточно вилки и ножа. Вполне стандартных. Ножом за эти две недели я почти овладела, но под его взглядом мне все равно неловко.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отвратительно!

Я что, это впрямь сказала? Вот идиотка! Что на уме – то и на языке – это про меня. Тычу вилкой в желток, тот растекается по тарелке. Вместе с соплями, в которые превратился недожаренный белок.

– Опять болит?

– Нет. Дело в другом. Не берите в голову. И не давитесь вы этой гадостью, ради бога. Дайте! Это совершенно невозможно есть.

Соскальзываю вниз со своего барного стула и тянусь к его тарелке. Которую Савва и впрямь мужественно пытается опустошить. Не знаю, какого черта творю. И почему меня вообще так подорвало. Вообще-то я не склонна к рефлексии и истерикам, но тут… Не знаю, все не то! Меня манит красивая жизнь, зачаровывает. Но давайте будем откровенными – даже если я выучусь, даже если вывернусь наизнанку, какой у меня шанс не закончить так, как заканчивает большинство моих сестер по несчастью? Ребенок в двадцать, ненавистная работа и вечерние посиделки с мужем под бутылочку горькой.