Я во все глаза смотрела на Сияна: как так получилось, что Всесильная мать именно его прислала мне на помощь? Ведь я о другом защитнике мечтала – с вихрастым чубом и весёлыми глазами, чей поцелуй затмил всё в мире на время. Сиян был гораздо старше. Он не был столь молод и красив, сколь Ёмай, но статен, широк в плечах и очень добр. Я протянула ему руку и вместе мы повернулись к Илинушке.

Жрец протянул нам чашу, завязал наши руки алой лентой – знак весны, яблоневого цвета и женственности Всесильной матери. В чашу он налил немного вина из протянутого бабушкой графина и, достав жертвенный нож, по очереди кольнул нам пальцы. В чашу упали две капли нашей крови.

Где-то на заднем плане сыпал страшными ругательствами и угрозами, сдерживаемый матросами Стат. Потом всё стихло, будто Стату закрыли рот.

Меж тем Илинушка громко нараспев затянул:

– К Всесильной матери взываю:

Двоих соедини,

Их шаг, теперь переплетаясь,

Пусть – часть пути.

Свяжи навеки воедино

Ты две судьбы,

И дай им много вёсен

Вдвоём идти.

Пусть мир в сердцах и в доме лад,

Детишек звонкий смех,

Прошу, соедини двух чад

Ты на глазах у всех.

Над чашей поднялось розовое облачко, рассыпавшись по бокам искрами, стекая паром вниз, приобрело форму сердечка. Оно поднялось вверх, заискрилось и рассыпалось розовыми с золотом искрами вокруг. Сиян, теперь уже мой муж, повернулся ко мне и произнёс клятву:

– Настасья, я тебя никогда не обижу, буду уважать и ценить тебя. Постараюсь сделать тебя счастливой.

Все смотрели на меня. Я не знала, что и сказать. Опять же вспомнился Ёмай. Что, если бы я ему говорила клятву? Наверняка, нашла бы слова. Но что сказать мне этому доброму, благородному, смелому капитану, но абсолютно чужому мне человеку? Я благодарна ему за защиту, за спасение от Васьки и Стата, и за маму. Но так неожиданно выйти замуж ещё вчерашней босоногой девчонке с косами и говорить наспех сочинённую клятву верности мужчине, которого я видела всего несколько раз.

Бабушки вытирали мокрые от слёз глаза, Сиян смотрел на меня, Илинушка переминался с ноги на ногу.

– Сиян, я буду уважать тебя и ценить. Постараюсь сделать счастливым. И постараюсь не обижать.

"Что? Что я несу?" – пронеслось в голове.

За оградой заржали матросы от моей последней фразы.

– Да будет так!

Жрец сделал знак над чашей и мы поднесли её связанными руками сначала к губам Сияна, затем к моим.

На запястье расцвёл брачный узор. У меня он был бледно-розовым, почти невидимым на коже. Узор же Сияна горел красным, красиво завитым браслетом, отчего матросы заулюлюкали.

– Что здесь происходит? – раздался голос старосты.

И тут, видимо, кто-то открыл Стату рот, полились ругательства.

– Мы поженились, тьерр староста, – крикнул ему Сиян. – Вы как раз вовремя. Засвидетельствуйте. – Свободной рукой он передал чашу жрецу и поднял наши связанные руки, на запястьях которых ещё были видны брачные узоры.

– Свидетельствую. – Староста был хмур. – Кто отдал девицу? Не вижу здесь Стояна, старшего мужчину рода.

– Незаконно! – поддакивал Стат. – Вы уж разберитесь, тьерр староста!

Позади матросов мельтешил и что-то мычал Васька.

– Я, – рядом с маминой мамой встал седовласый, но ещё крепкий мужчина. Добротный костюм, шляпа с полями – он явно живёт в центре острова, он не из портовых, те надевают, что попроще, что не жалко замарать. – Я отдал эту девицу замуж.

– Тьерр Эдуардо, я вас очень уважаю, вы знаете это, но позвольте спросить: на каком основании?

– На основании старшего мужчины рода в этой семье. Мы с тьеррой Софией теперь муж и жена, – они одновременно с бабушкой подняли запястья, где ещё тоже у обоих светился ярко-красный узор. То есть – они только что поженились? Вроде, узор должен исчезнуть и проявляться лишь при необходимости. Я забыла.