Они с Надеждой родились с интервалом в один год прямо перед началом войны. Надежда была старшей. Отец ушёл на фронт, мама работала на заводе Кулакова, из последних сил ковала победу в тылу, а они с Надеждой лежали и умирали в заводских яслях. Слава Богу, обе они о тех временах не помнили ничего, мама очень не любила на эту тему говорить, и вроде как сама старалась всё позабыть. Как они выжили в блокаду вопрос вопросов, мама предполагала, что только благодаря Богу и крещению. Отец придерживался коммунистических идеалов и при рождении дочерей крестить их не позволил. Однако, когда обе они уже находились при смерти, а отец воевал на Ладоге, мама решила их всё же окрестить. Не хоронить же детей некрещёнными! Она отнесла их по очереди во Владимирский собор, находящийся в непосредственной близости и от завода Кулакова, и от яслей, и от родительского дома на улице Блохина, после чего, по маминым словам, Надежда со Светой помирать передумали. Тем не менее, даже по окончании войны обе не могли ходить, потом уже, ближе к школьному возрасту потихонечку стали передвигаться на своих двоих, да и с зубами вот тоже до сих пор не всё так просто, особенно у Надежды, сказывались последствия цинги. Отец военным водителем дошёл до самого Берлина и вернулся домой с медалями и орденом боевого Красного Знамени, а также с грузовиком трофеев. Вернее, трофеи принадлежали генералу, но часть их, включая хрустальную люстру, трюмо венецианского стекла из красного дерева, картину неизвестного художника и горжетку из чернобурки, перепала водителю грузовика. С тех пор папины трофеи, по мнению Светланы Петровны, оставались практически самыми ценными из тех вещей, что когда-либо были в их семье. Света, в отличие от Надежды, к любым вещам в принципе относилась с пиететом, особенно к красивым. Ведь вещи содержали в себе человеческие мечты, мысли и труд. Не зря говорят, ломать не строить. Сломать вещь легко, большого ума не надо, любой может, а вот сделать что-нибудь ценное и необходимое для жизни не каждому дано.

Послевоенные годы Светлана Петровна помнила плохо, но мамина манера готовить всё на сливочном масле и пихать его во все блюда запомнилась ей навсегда. Они с Надькой как ненасытные птенцы мели всё подряд, и родители из кожи вон лезли, старались, чтобы на столе всё было натуральное и самого лучшего качества. И только сливочное масло! Никакое не крестьянское пониженной жирности, и, Боже упаси, маргарин или комбижир. Мама говорила, что самое лучшее лекарство, это городская булка со сливочным маслом и боем красной икры. После войны в Ленинграде на вес продавали этот бой, который представлял собой икру, протёртую через специальное сито. Ещё мама покупала развесной шоколад, он был твёрдый и ломался с большим трудом. На питание денег в семье не жалели.

Светлана Петровна была признательна родителям, ведь, несмотря на пережитую блокаду, благодаря их генам и стараниям ей достались длинные стройные ноги, большая грудь и броская внешность. Надежда тоже получилась не хуже, но она не придавала значения внешности и считала, что женщину в первую очередь должны украшать мозги. Это она навязчиво и настойчиво провозглашала на каждом углу, чем вызывала у младшей сестры большое сомнение в качестве её собственных умственных способностей. Однако родители с Надеждой в этом вопросе соглашались и требовали от дочерей прилежности в учёбе, а также обязательного получения высшего образования. Поколение родителей, прошедших и переживших войну, хотело видеть своих детей не только сытыми, но и образованными. Тем не менее, важность удачного замужества родители тоже не сбрасывали со счетов и дочерей наряжали, как и положено наряжать девушек на выданье. У мамы была знакомая портниха, которая шила сёстрам модные платья, которых не было ни у кого. Надька, с детства строившая из себя Марию Кюри, в школе училась на отлично и по окончании школы поступила в Политехнический. Светлана Петровна, в свою очередь, к ценности умственных способностей в жизни женщины относилась скептически, считая своим главным капиталом незаурядную внешность. Учёбой она особо не утруждалась, но, чтобы не расстраивать родителей, в институт всё же поступила, правда, в библиотечный, институт Культуры имени Надежды Константиновны Крупской. А чем, спрашивается, так уж плохо быть библиотекарем? Конечно, это не ракеты в космос запускать, зато можно в тепле весь день сидеть и книжки читать, а тебе за это даже платить будут. Мама мечтала, чтобы её дочери не впахивали на заводе, а сидели на работе за столом по возможности в белых халатах, как подобает настоящим учёным. Надька и в институте училась на отлично, а в свободное время всячески повышала свой культурный уровень: бегала по театрам, концертам и выставкам, и настаивала, чтобы младшая сестра тоже приобщалась к прекрасному. Но приобщаться к прекрасному в обществе старшей сестры Светлане Петровне казалось нестерпимо скучно. Надька даже об искусстве говорила как-то занудно, старалась всё по полочкам разложить, как лекцию читала. Для Светланы Петровны же существовало только два критерия: нравится или нет. Остальные рассуждения она считала бесполезными умствованиями на пустом месте. Конечно, в театрах, музеях, а особенно в кино, ей было интересно, но больше всего на свете она любила читать. Ни один фильм или театральная постановка не сможет повторить твои собственные фантазии, которые возникают в голове при прочтении книги. Так что, можно считать, в профессии библиотекаря Светлана Петровна нашла своё призвание. А ещё ей очень нравилось танцевать. Она танцевала хорошо и все смотрели, как здорово у неё это получается, поэтому она любила ходить на танцы. А вот Надька даже на танцы в своём Политехе ни разу не сходила. Она решила, что влюбилась в своего однокурсника, встретив его за соседней партой, ни с кем из родных не посоветовалась, пошла с ним в Загс, расписалась и притащила его в коммунальную квартиру, ту самую на улице Блохина рядом с Владимирским собором, откуда отец уходил на фронт, куда мама принесла их с сестрой из яслей, чтобы похоронить, и где после войны в двух комнатах проживала вся семья. Мол, здрасьте, вот мой муж, он теперь будет жить тут с нами. Ага! Светлане Петровне пришлось переехать в комнату к родителям, ей выгородили место за шкафом, и она не просто затаила обиду на старшую сестру, она, можно сказать, поставила на этой дуре большой и жирный крест. Она решила, что у неё-то, хотя бы назло Надьке, всё обязательно будет иначе: и свадьба будет, и белое платье, и жених с собственной комнатой.