В нашем разговоре почему-то не участвовала одна Вера. А дальше… Я только помню звериный крик Сергея: «Верка!..» Вера сидела в прежней позе, прекрасная в своем свадебном облачении. Она была неподвижна и настолько спокойна, что ужас охватил всех нас. Перед тем как потерять сознание, моя соседка вытянула руку, показывая на голову Веры. Теперь это увидел и я – фата на правом виске моей жены прямо на глазах тяжелела от крови…

…Похоронили Веру через неделю. Настало странное время. Я оказался один в чужом городе, в чужом доме, целиком погруженный в свое горе. Зайти в комнату Веры я так и не смог и стал ночевать на краю кладбища, у маленького костерка. Мне казалось, что так я буду ближе к своей жене.

На девятый день около могилки Веры собралось много народу. Ее родители просили меня вернуться в город, чтобы привести себя в порядок. Но я снова остался ночевать на кладбище…

Уже глубокой ночью пришла машина, легковушка. Двое ребят из окружения Веры, которых я смутно помнил, молча подошли к моему костерку. Один из них сказал: «Извини». Затем они затоптали костер, уверенно и жестко взяли меня под руки и посадили в машину. Так, спокойно, но решительно, меня доставили в город, привели в какую-то однокомнатную квартиру. На кухонном столе стояли три полных стакана водки. Меня мягко усадили за стол, молча подняли стаканы. И только тогда я понял, что хозяйка этого дома – та самая свидетельница на моей так трагически закончившейся свадьбе.

Она сказала: «Пусть земля будет ей пухом», и мы выпили. Я сразу отключился. Очнулся в ванной, все плыло у меня перед глазами. Лежать было тепло и приятно, но я чувствовал, что чьи-то руки настойчиво пытаются извлечь меня из дремотного состояния. Эти руки гладили и гладили меня. Я сосредоточился и понял, что меня моют в ванной, причем делают это очень ласково. Я прижался к этим рукам, и слезы покатились из моих глаз.

Несколько дней я находился в полудремотном состоянии, будто ушла куда-то моя энергия, а я – управляемый манекен. Эта женщина делала для меня все. Одежда моя была выстирана, отглажена. Сам я был вымыт, ухожен, побрит и подстрижен. Меня кормили, нянчились со мной, как с маленьким ребенком. Выхаживали, как слабого больного после долгой, изнурительной болезни.

Постепенно я начал фиксировать некоторые детали, реагировать на ее приход, разговаривать, поначалу односложно. А я ведь даже не знал, как ее зовут, чем она занимается, есть ли у нее мужчина…

Постепенно у меня появлялся интерес к жизни. Я захотел узнать ее имя, начал ориентироваться во времени. Я снова стал ощущать себя мужчиной, появилась тяга к работе, все равно какой… Когда ее не было дома, я ждал ее.

И вот однажды, услышав звук открываемой двери, я, неожиданно для самого себя, не пошел даже – бросился ей навстречу. Осторожно прикасаясь к ней, помог снять пальто. Увидел, как она на меня смотрит, и вдруг так обнял ее, что она полностью очутилась в моих объятьях. У меня появилось чувство, что она – маленькая девочка, а я – ее единственный защитник. Я всем телом ощутил, что она полностью моя…

Время полетело. Я стремительно жил, наверстывая упущенное. Наши отношения с Ниной радовали ее и меня. Они развивались во всех направлениях так естественно и легко, будто мы были даны друг другу в благодарность за пережитое.

Мама Нины отнеслась ко мне без всякой настороженности, так просто и открыто, что это вызвало во мне чувство безграничного доверия. Я пристрастился к жизни в их загородном доме, начал совершать там такие преобразования, на которые способен только мужчина, истосковавшийся по работе.