Сидящая в обнимку с сыном женщина, прячущая от мальчика заплаканные глаза и нежно перебирающая его спутавшиеся во сне кудряшки, при приближении Сумрака вздрогнула и прижала к себе малыша.

– Леди Триллин, прошу простить меня за беспокойство, которое я вам причинил. И хочу заверить, что ни вам, ни вашему сыну ничего не угрожает.

Эти слова дались нелегко и прозвучали сухо. Но он сказал. Уже отойдя от нее, развернулся и добавил то, о чем действительно думал:

– Я не рассчитываю на ваше понимание. Тот, кто посмел бы отнять у меня моего ребенка, был бы уже мертв, какие бы цели им ни двигали.

– А у вас есть ребенок? – тихо спросила эльфийка.

– Даже два! – радостно сообщил ей сын, прежде чем Лар успел ответить. – Мальчик и девочка! У них большой дом и много всего интересного. Только лошадей почти нет, и они катаются на больших ящерицах. Смотри!

Он спрыгнул на пол, добежал до стола и, подхватив кипу рисунков, вернулся к матери:

– Вот такие ящерицы!

Ленир еще что-то рассказывал, шелестела бумага, а Иоллар присел за стол и уткнулся лбом в сцепленные замком пальцы. Сейчас войдет отец. И что он ему скажет? Ярость туманила мысли. Ярость, обида и что-то еще. Возможно, память…

– Это правда? – поинтересовалась Триллин, отрывая взгляд от рисунков.

– Ящерицы? Да, удобный транспорт.

– Я о ваших детях.

Она осмелела, поверив, что он не причинит им зла, а любопытство помогло побороть страх. Простота этого вопроса, звучание ее певучего голоса отвлекали от темных помыслов. Так же, как и шуршание неизвестно как очутившегося в руке грифеля по шероховатому листу. Быстрые короткие штрихи, плавные линии – родные, с нежностью хранимые в сердце черты. Ясные глаза под темной челкой, открытая улыбка и острые кончики ушек. И другие – лукавый прищур, носик-кнопочка, копна вьющихся волос и ямочки на пухлых щечках. Он нарисовал бы их с закрытыми глазами. Но сейчас хотелось смотреть, видеть их лица, помнить, что то, что сейчас его окружает, на самом деле не навсегда – он не вернулся в прошлое, лишь заглянул ненадолго, и скоро уйдет… Только прежде отдаст долги. Карандаш хрустнул, надломившись в ставших каменными пальцах, Лар без слов пододвинул лист подошедшей к столу эльфийке.

Триллин долго всматривалась то в рисунок, то в его лицо, а после вздохнула:

– Вы счастливы, принц Иоллар.

Это было утверждением и вопросом одновременно. «Ты счастлив, – говорила она, – ты вырвался отсюда, у тебя чудесные дети и наверняка любимая и любящая жена. Так зачем же ты явился сюда и нарушил зыбкое спокойствие этого дома?»

– Вы знали мою мать, леди Триллин?

– Я… – Голос дрогнул: он вновь напугал ее. – Не очень хорошо. Я редко бывала тогда при дворе.

– Она была чем-то похожа на вас. – Лар взял из стопки чистых листов еще один, потянулся за новым карандашом. – Тоже старалась быть хорошей женой. Тоже делала вид, что ничего не замечает. Так же прощала. Так же радовалась, когда о ее существовании вдруг вспоминали… Но однажды не выдержала и заявила мужу, что уезжает из Долины. Навсегда. Она сделала бы это раньше, но так же, как и вы, переживала за своего ребенка. А к тому времени он уже вырос, ему было семнадцать, и она решила, что теперь он сможет понять. Он понял. И даже хотел уехать с ней и никогда не возвращаться. Но она не позволила, говорила о долге, об ответственности, о том, что такой поступок приведет к расколу, а может, и к войне… Она была мудрой женщиной. Но разрешила сыну проводить ее…

Сумрак умолк, поглядел на бумагу и перевернул лист рисунком вниз.

– Если бы я тогда остался во дворце, она до сих пор была бы жива. Кто-то счел нашу поездку удобным случаем избавиться от наследника, и… Но дальше вы знаете, да?