– Для этого у тебя есть второй ключ, – сказал Сергей Серафимович. – Открывай.

Андрей присел рядом с отчимом и вставил ключ в отверстие в пластине.

– По часовой стрелке, – сказал Сергей Серафимович. – Два раза.

Раздался щелчок, и крышка легко открылась, обнаружив внутри такой же металлический ящичек, что лежал в сейфе. Он был набит кожаными коробочками. Сергей Серафимович взял верхнюю и раскрыл ее. В коробочке лежала золотая брошь, усеянная изумрудами.

Храня молчание, отчим открыл поочередно еще несколько коробочек, показав Андрею их содержимое – разного рода драгоценности, из которых Андрею запомнился лишь массивный перстень с опаловой камеей.

Затем он молча сложил все обратно, закрыл шкатулку, восстановил паркет и положил на место ковер. На этот раз он поднимался тяжело, ему пришлось опереться на руку Андрея. Отчим поморщился, недовольный собой, и сказал:

– Прости.

Он перевел дух, затем спрятал ключи в ящик стола, закрыл его и окинул взглядом кабинет, чтобы убедиться, что все стоит на своих местах и не напоминает о происшедших там событиях.

– Перейдем на веранду, – сказал отчим. – Здесь душно.

И тут Андрей понял, что в кабинете и впрямь душно, настолько, что у него вспотела спина и по виску стекла струйка пота.

– Обеда-а-ать! – закричала снизу Глаша, когда они вышли на веранду.

– Три минуты, – откликнулся Сергей Серафимович.

– Вы можете секретничать и за столом!

– За столом не секретничают, – отозвался Сергей Серафимович. В голосе его было облегчение, словно он скинул тяжкую ношу.

Он прошел к столику, разлил остатки шампанского, поднял свой бокал и негромко сказал:

– За удачу.

Андрей выпил с наслаждением и жадностью.

– Глаша знает обо всем, – сказал Сергей Серафимович. – Но ей ничего не нужно.

– Я не претендую! – сказал Андрей. – Мне не нужно чужое имущество. Я не имею на это никакого права.

– Господи, он говорит о правах! – сказал Сергей Серафимович.

– Даю честное благородное слово…

– Оставь, Андрей, – сказал Сергей Серафимович. – Я тебе ничего не дарю, ничего не обещаю. Но, отлично зная тебя и полагая, что ты честный человек, я хочу, чтобы ты понимал, что являешься наследником некоторого состояния, которое ты не промотаешь с гимназистками.

– Сергей Серафимович!

– Дослушай меня! Ты пока ничего не понял. Я утверждаю, на основании моего немалого жизненного опыта, что ближайшие времена для нашей державы будут страшными и трудными. Я должен быть уверенным, что в случае нужды, в случае необходимости, о чем решать тебе, когда меня уже не будет, ты получишь резерв, который поможет тебе выжить.

– Спасибо, – сказал Андрей, борясь с растущим в нем раздражением, причины которого он еще не мог понять, – но я постараюсь сам заработать себе на жизнь.

– Дай Бог, – сухо сказал Сергей Серафимович. – А теперь обедать.

И он первым пошел к двери, словно забыл об Андрее.

Андрей спускался за ним по лестнице, глядя на седой, откинутый назад затылок отчима, и уже понял, чем он так рассержен: столько лет они с тетей жили в бедности, тетя поднимала его, Андрея, в основном на свое скромное жалованье, ибо субсидии от отчима были весьма скудны. Оказывается, тот сидел гобсеком на своих богатствах, вовсе не думая о судьбе пасынка. «Никогда в жизни, – твердил Андрей, – никогда в жизни не трону твоих проклятых побрякушек».

Глаша сидела с ними за столом, на ней был сарафан с открытыми плечами и таким низким вырезом, что Андрею были видны ее груди. И это сейчас тоже раздражало.

Глаша суетилась, все уговаривала Андрея поесть окрошки, тот отмалчивался.