Александр вернулся к столу и повертел в руках верхний лист донесения Грибовского. Резонеров по этому списку он тихо удалит из гвардии. Пусть тогда попробуют устроить переворот! Но наказывать нужно не только их. А в первую голову тех, кто допустил, чтобы по полкам расползлась гниль. Мало, еще очень мало надежных офицеров, присланных графом Аракчеевым из поселений…

До обеда состоялось заседание Государственного совета, после которого император ласково поманил рукой помощника статс-секретаря Николая Тургенева и тихо, так, чтобы никто не слышал, сказал ему:

– Брат мой, как христианин христианину советую вам: покиньте Россию.

Высочайшая аудиенция оставила у начальника штаба гвардейского корпуса самые противоречивые ощущения. Хотелось или сразу идти на Лебяжью канавку топиться, или отправиться в родовое имение Фалль разводить пчел. Однако по здравому размышлению, Александр Христофорович пошел в кофейную на Невском, откушал там рюмку французского коньяку – выпил бы водки, но дела, – закусил лимоном и, очутившись на улице, кликнул экипаж.

К дому Воронцовых он подъехал еще засветло, когда жара с петербургских улиц уже перелезала на жестяные крыши, а из подворотен вместе с длинными тенями явственно надвигались сумерки. Бенкендорф знал, что ему рады, и с удовольствием посидел бы с Лизой, но сейчас имел разговор к одному Михаилу. По едва приметному движению руки мужа графиня встала и, поцеловав Шуру в лоб, удалилась к себе.

– Что-то не так? – Воронцов насупился. – У тебя неважный вид.

Бенкендорф замялся.

– Помнишь наш разговор в Париже? Ты тогда спрашивал, правильно ли поступил, подав в отставку. Кажется, я готов ответить.

Михаил поднял бровь.

– Да. Абсолютно. – Александр Христофорович перевел дух. – Но я не за тем пришел. Мой сегодняшний разговор с государем… Тьфу ты, черт! Все в голове мешается! Слушай, Миша, тебе надо уезжать. И как можно скорее.

Граф не мигая смотрел на друга.

– Объяснись.

– Я пытаюсь! – сорвался гость. – Так вот, накануне неприятностей в Семеновском полку мы получили известие, что в гвардии действует шайка… ну, тайное общество. Были известны его члены. Все. По фамилиям. Не бог весть какие птицы. Но офицеры. Мы с Илларионом Васильевичем подали императору доклад. Солдат наказали весьма сурово. Я думал, что этих господ хотя бы допросят.

– И что? – с живостью поинтересовался Воронцов. В его глазах мелькнул незнакомый Бенкендорфу сухой блеск.

– Ничего. Трогать не велено. – Александр Христофорович сокрушенно опустил голову. – Сегодня я отвечал на вопросы государя. И знаешь, о ком он спрашивал?

Лицо графа оставалось непроницаемым.

– О тебе. – Гость выдержал паузу. – О Ермолове, Киселеве, Орлове, Волконском. Обо всех, кто реально имел вес в армии. Александра Павловича интересовали вы. И ваши, так сказать, связи с теми, кто указан в списке заговорщиков.

Михаил поднялся. На его лице застыла неприятная улыбка.

– И что же ты сказал?

Бенкендорф заерзал.

– Сказал, что на тебя влияют братья Тургеневы. К счастью, государь этим удовлетворился. Но, Миша, я не знаю, что за каша варится в царской голове! – Гость не мог больше сдерживаться. – Я не понимаю логики его размышлений. И я боюсь.

Воронцов подошел к буфету красного дерева, достал оттуда бутылку бренди и два стакана.

– Чего? Не на тебя же влияют Тургеневы, – съязвил он.

– Но на мне отражаются решения государя, смысла которых я не улавливаю, – парировал генерал. – Виноваты одни, наказывают других. Кто гарантировал, что завтра вас всех не призовут к ответу?

Граф разлил бренди по стаканам.