Собственно, пищал и не он. Ветви расступились, и на берег вышли двое. Один, высокий, держал за шкирку второго – приземистого, с рваным клоком бороды и лукавой круглой физиономией. Плутовство было разлито по ней и сейчас, когда этот бородач находился далеко не в самом выигрышном положении. Себастьян дал ему мощного пинка, и бородатый скатился к береговой линии, плюхнувшись в воду спиной. Он лежал и скалил зубы.

– Аюп Бородач! – выдохнул Ржига и прибил ладонью стоявший дыбом пух на голове.

– Аюп Бородач, он самый, – хмуро подтвердил высокий Себастьян. – Шпионил за нами. Тебе чего не спится? Только не говори, что ты следовал за нами ради общего же нашего блага.

– Ты сам все сказал, – все так же по-плутовски скалясь, отозвался Аюп Бородач из лежачего положения.

Себастьян подошел к нему, схватил за одежду, встряхнул, поставил на ноги. Макушка коротышки приходилась рослому пареньку чуть выше пояса. По этой-то макушке Себастьян хлопнул ладонью и спросил отрывисто:

– Где был, что видал, старина Аюп?

– Да чтоб мне бороду на паклю пустили!. – выразительно начал тот, блестя маленькими глазками и активно работая нижней челюстью. – Ты же знаешь, что мне вменено в обязанность ходить за тобой повсюду, иначе зачем я нужен? Вот только, правда… – Аюп Бородач потупил глаза и выдавил: – Когда вы полезли за стену на Языке Оборотня, мне за вами не хватило духу… Это… Как его…

– Последовать, – подсказал бойкий Ржига.

– Во-во…

Себастьян не стал дожидаться, пока незадачливый Аюп подберет слова. Он крепко взял его за бороду, притянул эту лукавую круглую морду прямо к своему лицу, к широко расставленным темно-синим глазам, и произнес с расстановкой:

– Что бы ты ни видел – этого не было. Понятно? Ты еще должен радоваться, что я не полез в лес с рогатиной и не пропорол тебе брюхо.

– Ну, меня даже на мясо не пустишь, – с примирительной ноткой отозвался Аюп Бородач. – У меня и кровь-то жиденькая, как помои. Не то что у тебя – вон как кровища-то хлестала.

– Это все от любопытства, – хмуро ответил Себастьян и погладил рассеченную щеку. – И давайте уберемся отсюда поскорее, пока то, чего не бывает, не случилось с нами снова…

Он совсем не помнил своих родителей. Конечно, он знал, что они были, что они не могли не существовать. Потому что в этом занимательном мире только очень нежная близость мужчины и женщины могла породить вот такого, как он. Высокого, темноволосого и темноглазого, с тонкими запястьями, с высоким лбом. Застенчивого, юношески нескладного. То угрюмого, то веселящего всех окружающих до судорог – но и в последнем случае он редко давал себе труд даже улыбаться. Иногда Себастьян садился у узкого, похожего на бойницу окна своей комнаты и начинал представлять, какими они могут быть, – родители его одиночества.

Отец… Ну конечно, он был высок, необъятен в плечах, у него была густая черная борода, в которой запуталось сияние небес, в которой заблудились капельки холодного моря. Несомненно, у него была отменная стать и при этом отточенная пластика дикого зверя. Зажмурившись, бледный Себастьян осознавал, что на самом деле все это чушь, чушь оголтелая, и, скорее всего, был его папаша каким-нибудь мелкопоместным дворянчиком. Гордым, как демоны Омута, да нищим и голым, как дешевая соленая селедка ценой в две медные монеты. Раскидывал свое семя куда ни попадя. И за последствия его проращивания не отвечал. Так, наверно, и появился на белый свет Себастьян.

Но мальчишке хотелось мечтать о том, что все было иначе. Что может сбыться даже самая высокая, самая небывалая мечта.