- Эльвира, - прохладный голос Хаят, - хозяин ждет Вас к ужину.

Задерживаю дыхание, живот сводит болезненным спазмом, но я встаю, не чувствуя под собой пола. Выдыхаю, делаю глубокий вдох и иду к выходу. Перед смертью, как говорится, не надышишься. Делаю шаг из своей уединенной комнаты, не ожидая от этой встречи ничего хорошего. Спускаюсь и иду в сторону обеденной залы. В этом доме с этим строго – завтрак, обед, ужин только по расписанию и внизу. Пару раз я настаивала, что мне лучше в комнате, но никто меня не слушал, так что я лишний раз убеждалась, что мое слово здесь ничего не значит. Встаю возле двери и не решаюсь войти. Вот только, видимо, мое присутствие для него не секрет.

- Проходи, Эльвира, - раздается мужской приказ.

Тяжелый, холодный, без лишних эмоций. Сглатываю и толкаю дверь, ступая в обитель Преисподней.

- Присаживайся, - даже не поднимает на меня взгляда, делает просто широкий жест рукой в сторону накрытого стола.

А там пир. Когда я сидела тут одна, меня пичкали только постной едой, без излишеств. На секунду становится обидно, но я гашу это чувство, не позволяя нелепому ростку этого противного чувства пустить в моей душе отравленные корни. Сажусь молча, беру приборы и не отказываюсь от угощений. Когда еще придется насладиться пищей.

- Итак, - бросает салфетку на стол, - нам нужно поговорить.

Поджимаю губы, сдерживаю стон, настолько неприятно мне давно не было. Я знаю, о чем пойдет речь, но, сколько бы ни думала об этом, выхода не находила. Да и подготовить себя к такому невозможно.

- О чем? – спрашиваю, не в силах терпеть тишину и молчание, прерываемое лишь тиканьем часов.

И это так сюрреалистично, но в то же время отражает мое состояние, что мне не по себе.

- Мой юрист подготовил документы на подпись, - берет лежащую в углу стола папку, открывает и протягивает мне.

Ничего другого, как взять ее, не остается. Я бездумно пролистываю листы, буквы и цифры расплываются в непонятное месиво, не позволяя понять, что там написано. И спустя пару минут бесполезного рассматривания я вынужденно сдаюсь и кладу их на дубовую поверхность. Поднимаю взгляд на Шамиля, который продолжает внимательно за мной наблюдать, и краснею. Не от смущения, нет, от злости и негодования. Кое-что прочитать мне все же удалось.

- Это неприемлемо, - единственное приличное, что могу сказать.

- Что тебя не устраивает? Сумма? Это можно обсудить, - наклоняет голову набок и произносит таким тоном, будто мы обсуждаем обычную продажу дивана или телевизора.

- Вы и правда думаете, что я откажусь от своего ребенка? – как не сдерживаю себя, но скрыть ярость и возмущение не получается.

Внутри меня все кипит, желая вырваться бушующим торнадо, но я пока что контролирую себя. Вот только в уголках глаз скапливается влага. От несправедливости, что из раза в раз преследует меня, куда бы я ни подалась. Почему так? Почему я?

- Я бы хотел такого варианта развития событий, не скрою, - ухмыляется этот мужлан, затем достает из нагрудного кармана сигарету.

Натыкается на мой выразительный взгляд и приподнимает руки.

- Пардон, забыл, - кидает ее на стол и складывает руки на груди, прожигает меня тяжелым тягучим взором своих черных глаз, - через два месяца я женюсь.

Его слова звучат для меня приговором. Сердце спотыкается, начинает сильно стучать и ходить ходуном, ладошки тревожно потеют.

- И что будет? – чувствую, что после мне придется вести борьбу за своего малыша не только с Шамилем, но и с его избранницей.

- Для тебя ничего не изменится, - пожимает плечами, а затем протягивает руку за договором, - но права на ребенка я тебе оставить не могу.