Возможно, опять перегнула, но я правда устала. Не могу жить в заточении, даже если здесь все условия для комфортной жизни. Вот почему он такой? Обязательно приказывать и угрожать? Мы ведь взрослые люди, умеем разговаривать, договариваться.

Я даже готова жить с ним в одном доме ради Тёмки, но хочется иметь возможность выйти за ворота, продолжить заниматься любимым делом, встречаться с родными, с друзьями. Можно прийти к компромиссу, но нет, он ведь тиран и, видимо, получает удовольствие, когда раздаёт приказы, а люди не могу ему ответить, как им хочется.

За потоком мыслей я не замечаю, что солнце скрылось за облаками, и только когда ветер начинает трепать мои волосы, понимаю, что пора вернуться в дом. Что, собственно, и делаю. Забрав недовольного Артёма, поспешно направляюсь к двери.

– Качели, – хнычет сын, протягивая руки назад.

– Тёмочка, дождь сейчас пойдёт, – говорю ребёнку, но ему нет дела, он уже вовсю рыдает.

И только мы заходим в дом, как на улице начинает лить как из ведра.

– Вот видишь, – обращаюсь к сыну и опускаю его на пол.

Однако, сегодня у нас день истерики, и Тёмка, прилипнув к окну, плачет крокодильими слезами. Не знаю, как у других детей, но у моего, как и у любого взрослого человека, бывают плохие дни. Когда все раздражают, ничего не получается и всё, что хочется – это завернуться в плед и смотреть какую-нибудь сопливую мелодраму. Но дети так не могут, поэтому выражают своё негодование истериками и рыданиями.

– Артём, посмотри на маму, – говорю я, присев на корточки, и разворачиваю его лицом к себе.

– Нет! – топает ножкой и пытается вырваться из моих объятий, словно я чужой человек. – Качели, – через рыдания проговаривает ребёнок.

– Ты хочешь намокнуть и заболеть? Хочешь, чтобы дядя доктор делал тебе уколы? – пытаюсь спокойно говорить.

– Качели, – продолжает свою шарманку,

– Что происходит? – рявкает появившийся Кирилл.

– Гены твои наружу вырываются, – сухо бросаю, едва посмотрев в его сторону.

– Он ударился? Упал? Что? – словно и не слышал, что я сказала.

– Всего лишь не сделали так, как он захотел, – отвечаю и поднимаюсь на ноги. – Ты ведь отец, вот и объясни ребёнку, что на улице дождь, и на качели пока нельзя, – говорю таким тоном, будто в истерике Артёма виноват Кирилл, и делаю то, чего никогда в жизни не делала – прохожу мимо Авдеева и выхожу из помещения, оставляя своего ребёнка с ним.

Далеко я, конечно же, не ушла, всё же курочка-наседка внутри меня не позволила оставить своё чадо на человека, который понятия не имеет, как себя вести с детьми. Спрятавшись за угол, я, навострив ушки, внимательно слушаю, что там происходит. Пока что из кухни раздаётся только плач моего сына, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не вернуться и успокоить ребёнка.

Держи себя в руках, Алёна! Пусть папаша принимает участие, а то только и знает, что приказы раздавать да угрозами сыпать.

– А ну иди сюда, – наконец-то слышу голос Кирилла. – Что за девчачье поведение? – спрашивает, только не знаю кого, вряд ли Тёмка его понимает.

– Качели, – всхлипнув, протяжно проговаривает сын.

– Они никуда не денутся, – отвечает ему Авдеев. Не выдержав, я выглядываю из-за угла и замечаю, что он посадил сына на стол. – На улице идёт дождь, а когда дождь, люди сидят в доме, чтобы не заболеть, – пока он по буквам объясняет, Тёмка слушает его, перестав рыдать.

– Хочу качели, – и опять двадцать пять после небольшой паузы.

– Да что же ты будешь делать, – вздыхает бедный Кирилл.

А чего это он бедный? – мигом проносится в голове. А когда Тёмка болел и почти что не спал ночами, он не был бедным? А когда зубки резались, и ты ходила, словно чучело для отпугивания ворон в огороде? Нечего его жалеть! Вообще, неплохо было бы оставить Авдеева на пару дней с Тёмкой, пусть познает все прелести отцовства.