Я удивленно воззрилась на знакомый дом, возле которого мы остановились. Мой дом. Обычная обшарпанная пятиэтажка. А я и не заметила, как пролетело полчаса, убаюканная монотонным разговором Булацкого по телефону. Я не прислушивалась, потому что мало понимала тонкости его бизнеса и политики, сознательно отгораживаясь от этого человека и не желая иметь с ним ничего общего.

Пора было избавляться от привычки пропускать половину жизни мимо себя. Я всегда так плохо слушала, что говорил Андрей, не копалась в его телефоне, не требовала ответов. Оставалась в блаженном неведении, как пустоголовая бесшабашная дурочка. И снова наступаю на одни и те же грабли, не понимая, что пора меняться, становиться цепкой на детали. Вдруг услышанное когда-то да пригодится?

Я повернулась к Булацкому, отведя взгляд от здания.

– Что мы тут делаем?

– Поднимайся, Есения. Сейчас я все объясню.

Булацкий подтолкнул на выход, и я с опаской выбралась наружу, сопровождаемая кавалькадой охраны, под пристальными взорами сплетниц на лавочке, прошла к подъезду. И вдруг поняла, как быстро они стали мне безразличны. Не всколыхнули ничего внутри, как будто их мнения были крохотными песчинками, отскакивающими от невидимого защитного кокона, которым меня окружил Булацкий. А еще я поняла то, как просто разрушить репутацию человека.

Раньше я уговаривала Андрея, чтобы он не шумел и не нарушал покой этих самых соседей, а теперь стало наплевать даже на то, что они подумают обо мне.

Теснота лифта только усилила напряжение между мной и Кириллом. Когда мы вышли из полумрака лифта, я долго искала ключи в сумке, пока Булацкий резким движением не продемонстрировал, что они не нужны. Дверь свободно открылась. Замок не работал. Войдя внутрь, я обнаружила абсолютно пустые помещения, даже без сантехники, лишь темные пятна на том месте, где раньше была расставлена мебель. В коридоре стояло несколько коробок.

– Я не понимаю… –  я в недоумении обернулась на Булацкого, пытаясь разгадать его намерения.

– Хочу, чтобы ты убедилась, что тебе некуда возвращаться. Но свои вещи ты можешь забрать, они в коробках. Мои парни ничего не выкинули, – пояснил он спокойно. 

– Как это ничего? Квартира совершенно пустая. Кирилл, почему тебе так важно стирать мою жизнь, словно ластиком? – чувствуя, как сложно дышать от волнения, я приложила руку к груди, ища в лице Булацкого хоть капельку сочувствия, хоть что-то живое. – А потом наглядно мне это всё так демонстрировать? Чего ты хочешь добиться?

– Я не стираю твою жизнь. Вижу всё совсем иначе. Хочу, чтобы ты смотрела только в будущее и не цеплялась за прошлое. В конце концов, воспоминания навсегда останутся с тобой, если тебе так хочется ими упиваться, – с издевкой улыбнулся он и кивнул в сторону коробок. – Ваш свадебный фотоальбом тоже пылится там вместе с другими вещами.

– Всё верно, воспоминания у меня не отнимет никто. Ты можешь управлять моей жизнью, можешь заставлять что-то делать, шантажируя безопасностью родных и мужа, но тем самым ты только взращиваешь ненависть к себе, – тихо проговорила я, отшагивая назад, подальше от него, прекрасно понимая, что никуда мне не сбежать. Нарывалась, раз за разом говорила ему гадости, не находя в себе сил сдерживаться, хотя и чувствовала, что переступаю грань и неминуемо наступит расплата. Отошла к окну и уставилась на серое пятно в полу на том месте, где раньше стояло любимое мягкое кресло с вытершейся тканью.

– Ненависть? Не слишком ли громкое слово, Есения? – раздался голос позади, чересчур близко. –  Что тебя не устраивает? По сути, ты должна быть мне благодарна. Но я слышу одни только упреки.