21. 7.3

Мне не было нужды скрывать от доктора причины, побудившие воззвать к нему за помощью. Из того, что я наблюдала вчера и сегодня, следовал однозначный вывод: шевалье де Ревиль находится здесь сам по себе, не принадлежит ни к каким «сторонам» и не участвует ни в каких в интригах. Более того, приехавшая знать слегка сторонилась доктора, неосознанно, а может, и вполне сознательно отделяя себя от простого дворянина, который к тому же служил всего лишь доктором. С ним нечасто заговаривали, порой будто не замечали его присутствия, а когда удостаивали внимания, то невозможно было не уловить пусть невесомую, но все же нотку барского снисхождения.

Подобным высокомерием — хоть и в наименьшей степени — страдала даже герцогиня Мадлен, несмотря на то, что из всех гостей она показалась мне самой милой и адекватной. По-честному, замечать такое в людях было неприятно, но я пыталась объяснить себе, что они росли и воспитывались совсем в других условиях и семьях, а главное — времени, нежели я.

Впрочем, помимо того, что аристократы — те еще снобы, их отношение к доктору означало и то, что я могу относительно свободно разговаривать с Анри о наших с Каролиной трудностях. Поэтому ответила я ему корректно, но честно:

— Скажем так, моя сестра проявила поразительное легкомыслие в общении кое с кем из гостей, и было бы нежелательно, чтобы это общение продолжилось. Однако попросить уехать пришлось всех разом. О чем я сожалею, потому что с остальными разногласий у нас нет, а с кем-то я даже была бы рада продолжить знакомство.

Шевалье чуть наклонил голову, в раздумьях сделал еще несколько шагов, а затем остановился.

— И, стало быть, голод поместью тоже не грозит? Вы ведь сказали это нам с теми же целями?

Я вздохнула, признаваясь:

— Не грозит. Хотя припасов и правда не так много.

— Что ж, хорошо.

Доктор рассеянно посмотрел вдаль, кивнул чему-то своему, а затем возобновил прогулку, и я вместе с ним.

В отличие от беседы с графом д'Обинье, разговор с Анри был именно разговором: я что-то спрашивала — он отвечал, затем сам задавал мне вопрос — и с интересом выслушивал ответ. Узнав о том, что мне нравится возиться с растениями в саду, шевалье не стал бросаться никакими странными репликами, а просто сказал, что его матушка тоже обожает цветы и не без удовольствия хлопочет в их крошечном садике при доме.

— Правда, время на это у нее появилось лишь сейчас, когда все дети уже выросли и нечасто навещают родные стены, — добавил Анри с заметным теплом в голосе.

— И много вас у матушки? — с любопытством спросила я.

— Четверо. Причем все мальчишки. То есть теперь уже, конечно, взрослые солидные мужчины. Но были годы, когда мы весьма допекали своими проказами нашу бедную мать. И как она только выдержала! Совершенно святая женщина.

— Значит, у вас трое братьев. А вы?..

— Младший. К счастью или к сожалению — не могу определиться до сих пор, — улыбнулся шевалье.

— Но младших обычно балуют сильнее, — предположила я. — Впрочем, и тумаков от старших им тоже достается больше.

— Насчет тумаков вы совершенно правы, но вот баловнем никто из нас, четверых братьев, не был. Отец придерживался довольно строгой системы воспитания, а матушка, хоть и любила всех безмерно, однако кого-то одного никогда не выделяла.

— Наверное, так даже лучше для детей — все по справедливости. И часто вы видитесь с братьями?

— После того, как покинул родителей ради учебы, а затем и службы у герцога, увы, нет. Да и застать в Лодеве, где у нас дом, можно лишь Венсана. Он, как старший брат и наследник отца, поселился со своей семьей в соседней деревушке. Готье же избрал военную карьеру и квартирует сейчас где-то на границе с Гиспанией, а Патрик надел мантию и переселился в Париж, служит там в суде.