– Убьет?

– А как же! Я же вам уже сто раз говорила – ненавидит он вас люто! И смерти вашей желает. Нельзя вам возвращаться.

– Кошмар какой…

Неожиданно я ощутила, как из моей промежности по ногам потекла вода.

Я остановилась, даже задрала юбку. Отметила быстрым взглядом светлые плотные чулки, повязанные над коленями синими лентами, и грязные ботиночки. Вид ног залитых водой и кровью, вызвал у меня шок. Тут же боль стала еще сильнее, и я протяжно застонала, не в силах сдержаться.

– Что такое, барыня?

– Воды, похоже, отошли, – испуганно прохрипела я.

Я прекрасно знала, что после того, как отойдут околоплодные воды, передвигаться опасно, надо ложиться и меньше двигаться. А сколько нам еще идти по грязи и дождю, было непонятно.

– О, барыня! Я уже вижу домик лесника! – воскликнула женщина. – Он совсем рядом. Обопритесь на меня! Мы почти дошли.

Я не ответила, а кивнула, сжимая зубы и стараясь не стонать. Из последних сил передвигала ногами. Желая только одного – упасть куда-нибудь и просто не двигаться. Даже в эту грязную траву.

Сторожка лесника выглядела довольно добротной, небольшой, но крепкой. Мы приблизились к ней спустя пять минут. Ночной мрак уже полностью окутал лес, и лишь небольшой фонарь, висевший у входа в избу, немного освещал пространство вокруг.

Неожиданно на крыльце появился невысокий коренастый мужик.

– Это ты, что ли, Палашка? – раздался его басистый грозный голос, когда мы вышли на лужайку перед деревянным крыльцом.

– Я, Прохор Фомич, – быстро ответила моя сопровождающая. – Вернее, мы с барыней!

– Вот те на! Барыня-то отчего здесь?! – опешил мужик.

– Приютите нас, мы очень устали и промокли! – затараторила Палаша. – Барыне-то совсем худо!

– Заходите, сердешные! – закивал лесник и, распахнув входную дверь перед нами, посторонился. – Вон как дюже дождь полил! Заходите скорее.

На пороге я едва не упала, опять запнувшись о юбку. Тут же крепкая рука мужика ухватила меня, и он проворно дернул меня вверх, обхватил за талию и помог войти. С его помощью даже ноги стали передвигаться лучше.

– Как же вы так, Любовь Алексеевна, в лесу-то гуляете в такой час? Вы заблудились, что ли, Палашка? – уже обратился он к моей горничной.

Та промолчала, пытаясь развязать ленты своей шляпки, а я тут же ухватила свое имя.

Любовь – какое красивое, мне оно сразу же пришлось по душе.

Мужику на вид было лет пятьдесят или чуть меньше. Крепкого телосложения, очень широкий в плечах, среднего роста, с окладистой бородой и добрыми глазами.

Он усадил меня на какую-то лавку в первой же горнице. И я устало привалилась к стене, чувствуя, что ноги подкашиваются от усталости и постоянной боли. Изможденное тело не слушалось меня. Еще и эти родовые приступы, постоянно напоминавшие о себе, забирали последние силы.

Я начала нервно развязывать ленты мокрой шляпки, еле стащила ее. В передышке от очередного приступа боли, обратила взор на мужчину и взмолилась:

– Можно мне где-нибудь прилечь, уважаемый? Я рожаю, только воды отошли. И платье бы мне снять, а то оно давит везде.

– Ах ты, батюшки! – всплеснул руками он и только сейчас заметил мой огромный живот. И тут же, обернувшись к служанке, испуганно воскликнул: – Палашка, ты совсем дурная? Ты зачем барыню ко мне привела? Ей повитуха нужна!

– Так кто ж знал, что у барыни-то нашей горемычной роды начнутся именно сегодня? До сроку-то еще почти две недели! А она в лес меня погнала вместе с нею.

От ее слов я поморщилась. Мне не понравились ее слова. Я сидела тут же, а она говорила обо мне в третьем лице, словно не боялась, что я услышу ее и буду недовольна. Вообще-то, очень непочтительно по отношению к своей хозяйке.