Омба смущенно кивнула.

– Уж это точно. – Она повесила связки подков на крюк на столбе и вскинула руки, словно защищаясь. – Думаю, мне лучше держаться от всего этого подальше, если ты не возражаешь.

– Конечно, попробуй, – дружески кивнул Даг. – Мы заглянули в шатер, чтобы оставить там вещи, но там никого не оказалось. Где все?

– Дор ушел в свою хижину – то ли работать, то ли просто чтобы не мозолить глаза. Мари ужасно тревожилась о тебе, и это его, я думаю, поразило сильнее, чем он желал признаваться. Мари ведь даже сказала вчера твоей матери «Мне очень жаль».

– А мама?

– Сегодня ее очередь развозить на плоту и распределять кидальники.

– Ну как же, – фыркнул Даг.

– Ее пытались убедить остаться на берегу из-за больной спины, но она махнула рукой на спину и отправилась. Сегодня ни один кидальник не похлопает ушами.

Фаун растерялась.

– Распределяет кидальники? Разве их не хватает?

– Нет, – ответил Даг. – В это время года кидальники не просто в достатке – они в излишке.

Омба ухмыльнулась.

– Даг все не может пережить, как она берегла свои запасы в лагере у Медвежьего Брода, словно за это была обещана награда, и к весне сохранила их в неприкосновенности, а потом заставляла всех есть кидальники прошлогоднего урожая, когда уже появились свежие.

Уголки губ Дага поползли вверх.

– Ага.

– Ей что, приходилось голодать? – спросила Фаун. – Это, как я слышала, заставляет людей относиться к еде по-особому.

– Насколько мне известно, такого с ней не бывало, – сказала Омба.

«Она разговаривает со мной, замечательно!»

Впрочем, люди охотно перемывают косточки своей благоприобретенной родне и не побрезгуют разговаривать со всеми, кто готов слушать, так что это, может быть, ничего особенного и не значит…

– Не то чтобы в конце зимы у кого-нибудь был большой выбор, – продолжала Омба, – а моя свекровь прижимистая и всегда была такой. Я хорошо помню то лето, когда мы с Дором влюбились друг в друга… ты как раз тогда сделался таким длинным и тощим, Даг. Мы думали, что тебя морят голодом. Половина лагеря тайком таскала тебе еду.

Даг рассмеялся.

– Я тогда был готов отнимать корм у коз. Их ведь кормят кидальниками, – пояснил он Фаун. – Не знаю, почему я так не поступил. Теперь я был бы не таким нерешительным.

– Все знают, что дозорные всеядны. – Омба задумчиво взглянула на Фаун, подняв бровь, и та подумала: не следовало ли ей покраснеть?

Чтобы прогнать эту мысль, Фаун спросила:

– А кидальники хлопают ушами?

– Когда кидальники извлекают со дна озера, – объяснил Даг, – у них по бокам растет несколько долек размером с половину ладони. Их обламывают и кидают снова в ил, чтобы получить урожай на следующий год, – отсюда, кстати, и их название. Ушей всегда бывает больше, чем нужно для посадки, так что излишки скармливают козам и свиньям. Подростки обожают плескаться вокруг плотов, с которых идет сбор кидальников, – из ушей получаются замечательные снаряды, не особенно смертоносные… особенно если у тебя хорошая рогатка, – добавил Даг, голос которого неожиданно согрело воспоминание. Он помолчал и откашлялся. – Взрослые, конечно, не одобряют такое расточительство.

– Ну, не все, – сказала Омба. – Некоторые еще не забыли собственные рогатки. Наверное, кому-нибудь следовало подарить твоей матери рогатку, когда она была девчонкой.

– Теперь она в таком возрасте, когда люди не меняются.

– Ты же изменился.

Даг пожал плечами и только спросил:

– Как поживают Ласточка и Черныш?

Лицо Омбы просветлело.

– Замечательно. Этот вороной будет прекрасным производителем, когда вырастет. Ты получишь за него хорошую цену. Или, если наконец решишь отправить своего Безмозглого собакам на корм, сможешь ездить на нем сам. Я его для тебя объезжу. Вы с ним в дозоре будете чудесно выглядеть.