Уилт поперхнулся:

– Меня там и близко не было! Я учился в Фицгерберте. Как же я смогу вспомнить былые деньки в Портерхаусе и назвать его нынешнего ректора? А если хмырь ездит на традиционные сборы с праздничным обедом? Он в два счета меня раскусит.

– Не так уж трудно разузнать всякие детали и просто поддержать разговор.

– Охереть! – простонал Уилт.

– И это выражение долой из лексикона! – рявкнула Ева, покидая гостиную.

Уилт протяжно застонал и, убедившись, что не забыл ключи, вышел на полуденный солнцепек. Оставаться дома было невмоготу, требовалось с кем-нибудь поговорить.

Генри зашагал к старому приятелю Роберту Ковердейлу, последние годы предпочитавшему обитать в огородной лачуге, сбежав из собственного дома, который, по его словам, заполонили мегеры – супруга и пара вековух, то бишь женины сестрицы.

Роберт пропалывал грядку спаржи; заметив приятеля, он поднялся с карачек и вынес из лачуги второй стул.

– Смахиваешь на дохлую мышь, – сказал старик.

– Кем себя и ощущаю, – усаживаясь, ответил Уилт. – Жена...

– Ни слова! – Роберт раскурил обожженную трубку. – Я все про них знаю. Тебе еще чертовски повезло, что в доме нет своячениц. У меня их так целых две. Неублаженные кошки. Что теперь Ева ус... виноват... подстроила?

Уилт поведал свою историю, не преминув заметить, что в его случае нехватка своячениц компенсирована обузой из четырех бесенят-дочек.

– Война полов, – кивнул Роберт. – Хорошо амебе, живет одна-одинешенька, а если вдруг возжелает потомства, просто делится, предоставляя второй половине самой устраивать свою жизнь. Идеальное решение. Никаких обязательств, докуки и нытья, а главное – никакого секса. И уж конечно, никакого летнего репетиторства для юного олуха, чей папенька граф или кем он там числится в их Северном Фенланде.

– И вдобавок выпускник Портерхауса, а Ева наврала, что я тоже его закончил.

– Портерхаус? Отдает пивной.

– Да нет, это худшая разновидность кембриджского колледжа, где пруд пруди безмозглых дуболомов с внушительными банковскими счетами. Удивляюсь, зачем придурку готовиться к экзамену, когда для него и так все двери открыты.

– Слава богу, в университетах я не обучался, – вздохнул Роберт. – Прямиком пошел в плотники, чтоб заколачивать деньгу... Помню, на заначку подкуплю материал – и строгаю «антиквариат», который потом лихо загоняю... Еще делал кухни и паркет, пока не приперло...

Через часок Уилт пошел домой, чувствуя себя гораздо лучше. Старина Роберт выбрал верные жизненные приоритеты. Готовил на примусе, зимой отапливал лачугу парафиновой печкой, пользовался керосиновой лампой и жил сам по себе вообще. Про его обитель мало кто знал, и потому никто его не тревожил, а соседи-огородники были только рады, что есть кому отпугнуть воришек от их грядок. Ни тебе жениной пилежки, ни кошмарных дочурок, ни забот о службе.

«Интересно, велика ли очередь на огородный участок?» – подумал Уилт.

За две мили до имения леди Кларисса высадила из машины молодца, с которым провела ночь в «Черном медведе», и, закинув его шоферскую форму в багажник, сама подрулила к усадьбе, где огорошила мужа добрыми вестями.

– Что-что? – переспросил сэр Джордж, недовольный тем, что прервали его послеобеденную дрему.

– Я подыскала Эдварду репетитора, а дяде Гарольду – великолепный приют под названием «Последняя веха».

– Весьма символично и, наверное, чертовски дорого. Однако кроме меня никто не раскошелится на содержание старого хрыча. И почему я должен заботиться о твоем треклятом родственнике?

– Можешь не беспокоиться, – холодно ответила леди Кларисса. – Я сама все оплачу.