– А у нас вчера в участке преинтересный случай… – начал пристав. – Приводят одного купца для составления протокола о нарушении…

Но тут Семижилов вскочил с места как ужаленный и стал прощаться.

– Куда ж вы? Посидите. Сейчас кофий подадут. У нас сливки отличные, – останавливал пристав, но гость отказался наотрез.

– Нет, пора, ваше высокоблагородие! Нам сегодня еще в четыре места, – говорил он, блуждая взором. – Даже на крестины в одно место взяли… Потом панихида… Прощайте, впредь не обидьте.

Пристав недоумевал и смотрел на него во все глаза. Семижилов уронил стул, сказал: «Пардон-с», пропихнул жену в калитку и, выбежав на двор, стал садиться в шарабан.

– Да что с вами? Не потеряли ли вы чего на дороге? – спросил пристав.

– Нет, ничего-с. Прощенья просим, ваше высокоблагородие! – отвечал Семижилов и стегнул лошадь. – Ну, слава богу, все обошлось благополучно! – сказал он со вздохом, когда они отъехали от дачи пристава, и, взяв вожжи в левую руку, перекрестился правой. – A заметила ты, как он насчет купца-то с составлением протокола ввернул? – обратился он к жене.

– Ну что? Ведь говорила я тебе! – воскликнула та.

Семижилов покачал головой.

– Нет, уж теперь он меня и калачом к себе в гости не заманит! – бормотал он. – Кум, кум, а все-таки пристав, так лучше нашему брату от него подальше!

Бойкая шведка, учащенно перебирая ногами, несла Семижиловых обратно домой.

Черная речка. Пять часов после полудня. Молодой супруг Треножников, держа портфель под мышкою и пощипывая рукой реденькую бородку, спешит домой обедать. Ему то и дело приходится соскакивать с мостков в пыль, чтобы дать дорогу встречным. То нянька везет колясочку, то группы дам загораживают ему дорогу. Два раза задели его зонтиком по шляпе. Некоторые дамы, осмотрев его при встрече с ног до головы, останавливаются и смотрят ему вслед. Это его нисколько не смущает. Сначала он думает, в порядке ли у него костюм, и осматривает себя, но оказывается, что все застегнуто, все чисто и на месте. Время от времени до него доносятся следующие возгласы:

– Говорят, что он красив! Ничуть! Во-первых, нос утюгом, а во-вторых, походка вприпрыжку.

Раз в одном из палисадников кто-то крикнул:

– Глаша, Глаша! Смотри! Новожен Треножников идет! В январе только повенчался!

Это его сердит. Он ускоряет шаг и слышит в то же время за собой ускоренные шаги.

– К пирогу с сигом, сосед, спешите? – раздается над его ухом бас.

Он оборачивается и видит перед собой пожилого толстого господина.

– Да… Мое почтение. А вы почем знаете, что к пирогу? – спрашивает он, раскланиваясь.

– Я ваш сосед. Рекомендуюсь: отставной лесничий Пупков. Давеча с балкона мы видели, как ваша супруга у рыбака сига покупала. Потом у зеленщика лук брали. За сига сорок копеек заплатили. Видите, мы все знаем! Позвольте узнать ваше имя и отчество? Николай Михайлыч, кажется?

– Нет, Иван Иваныч.

– Ну и прекрасно. Будемте знакомы. Меня зовут Степан Степанов. Помните – Стакан Стаканов и не забудете. Стакан – в хозяйстве вещь необходимая. Вот мы и пришли. До свидания! У вас пирог с сигом, а у меня сегодня ботвинья с тешкой. Лососина-то дорога, канальство. Еще раз прощайте, Петр Сергеевич! – переврал толстяк имя своего нового знакомого и скрылся в калитку палисадника.

Вошел и Треножников к себе в сад.

– Ах, Ваничка, друг мой! Здравствуй! – крикнула с балкона молодая хорошенькая супруга и, соскочив со ступенек, хотела броситься ему на шею.

– Тише, тише! Потом! – отстранил ее от себя муж и стал озираться, смотря на соседние балконы.