– Было время, милостивый государь, когда посещения ваши были мне приятны; они делали мне честь; теперь обстоятельства переменились. Вы человек холостой, а я имею взрослую дочь; злословие трубит всем знакомым и незнакомым, что дочь моя находит в вас партию. По моему образу мыслей, я считаю такой брак более чем неприличным, в нем так много комического. Вы ничего не имеете, даже не дворянин, а дочь моя воспитана и с малолетства готовилась для самого лучшего круга; мои сыновья служат в Гвардии; все мои родственники занимают почетные места в гражданской службе. Рассудите сами, приятно ли после этого слышать, что сын бывшего купца, молодой человек, который, вероятно, не останется даже и в купеческом звании, почитается в публике женихом моей дочери. Рассудите сами, не досадно ли мне было слышать, например, как знакомый мне бриллиянщик, встретясь со мною, говорит мне, что у него к свадьбе я могу найти по самой умеренной цене самые модные вещи. На сих днях, madame R, модная торговка, которая живет в трех шагах от Полицейского моста, предложила мне свои услуги и прислала на выбор несколько дюжин шалей и шляпок. Все это доказывает, что слухи о близкой свадьбе моей Лизы распространился по всему городу. Вы меня понимаете?.. покорнейший слуга!..

Я не успел, я не мог отвечать; пораженный, убитый его словами, я только мог чувствовать, чувствовать всю тяжесть безотрадной своей участи. Не знаю, долго ли пробыл я в том безжизненном состоянии – знаю, что пришел в себя за городом в роще; там гуляли веселые люди, но улыбка их казалась мне холодным эгоизмом, их положение было в такой бесконечной противуположности с моим, что оно возрождало во мне неудовольствие; там резвые дети рвали цветы, гонялись за пестрыми бабочками, это кололо мне сердце; даже в сих играх я видел гений человека, силящийся разрушать лучшие произведения природы: я был недоволен человечеством и был несправедлив, ибо, впоследствии, те же люди подарили мне небесное блаженство, они цветами осыпали путь моей жизни, подружили совесть мою с сердцем и ум с совестью. Посмотрите на милую жену мою, на прекрасных ребятишек: не правда ли, что в этом отношении я счастливее вельможи? Ими цветится жизнь моя, они оживляют те прекрасные мечты, которые мне рисовались в моем детстве; если сердце полно любовию к таким прекрасным созданиям, то в некоторых нет места ни для каких суетливых или дурных чувствований. Счастие семейное прочнее всякого другого, оно основано на чистой любви, как любовь основана на добродетели. Вас растрогала моя повесть, господин офицер!

Вы знаете, читатель, что я воображал остановиться ночевать у станционного смотрителя, у которого, как мне сказали, мог найти радушный прием и сытный ужин; но мог ли, смел ли я ожидать то, что видел, что слышал? Это было уже слишком неожиданно… В сердечном умилении я протянул руки к счастливому отцу семейства, обнял его… И в эту минуту добрая мать и прелестные деточки образовали около меня истинно-трогательную группу. Ты, пылкий мечтатель, столь счастливо владеющий языком богов! Или, ты, пламенный воспитанник древних, наш северный Корреджий! Для чего не были вы зрителями этой картины? Оно раскрыло бы вам истинно изящное: так! это мгновение чистой радости принадлежало живописи и поэзии!

– Моя должность, – говорил мне смотритель, – столь ничтожная в гражданском быту, удовлетворяет всем моим потребностям; она не отвлекает меня от моего семейства, оставляет мне время для обучения детей и освобождает от тех утомительных и скучных знакомств, которые так часто отравляют жизнь городскую. Моя должность часто знакомит меня с новыми людьми; но знакомит на час; все люди мне кажутся лучшими, ибо притворствовать для всякого человека легче один час, нежели многие годы. Прекрасная сельская природа, рыбная ловля, охота с ружьем, работа в огороде, должность весело занимают меня целый день, а любовь жены и ласка детей очаровывают мою жизнь и равно доступны сердцу. Я так привык к своему незатейливому счастию, что малейшая перемена на лучшее, какая-нибудь новость в моем домашнем быту, заставили бы меня грустить.