Я обернулся. Позади меня сидел благообразного вида маленький сухонький старичок и блаженно улыбался, глядя на проходящих мимо «ветеранов АТО».

– Добрый день. Вы мне это все рассказываете, или кому?

По повадкам, это был городской сумасшедший. Меня, казалось, он не слышал и, похоже, даже не видел. И рассказывал не видимой мне аудитории:

– … во время миграционного периода у животных происходят изменения в физиологии и в поведении. Животные, которым обычно свойственно территориальное поведение, заметно снижают свою агрессивность. Это делает возможным их объединение в стада и стаи. Иногда у мигрирующих животных образуются смешанные стаи, в которые входят не только разные виды одного отряда, но и представители разных классов животных. Вы можете видеть смешанную стаю «бездомных жителей Донбасса» и «ветеранов АТО», но встречаются и более экзотичные перемешивания, например, волонтеры ЛГБТ и цыганский табор…

Я достал из сумки ноутбук и начал набрасывать репортаж про митинги у Рады для родной редакции. Увидев, что я угнездился основательно, ко мне вышел официант. Пока он принимал заказ, я показал ему глазами на старичка.

– Это у вас местная достопримечательность?

– Да он тихий, бормочет, не мешает особо. Или вам мешает?

– Нет-нет, все нормально.

– Это, между прочим, известный наш киевский ученый, профессор зоологии Степан Гопала из института Шмальгаузена. Его там, в институте, подсидели нехорошо, выперли, в общем, этой осенью, и он теперь свои лекции всем на улицах рассказывает.

– Вы студент? – догадался я.

– Аспирант. Из этого же института. А Степан Семенович у нас вел семинары эволюционной морфологии позвоночных и зоогеографии, – подробно ответил официант.

Он ушел готовить мне заказ, а я минут пять покопался в Сети, отыскивая информацию о профессоре. Оказалось, действительно, подсидели несчастного зоолога, спихнув с довольно хлебной должности заведующего кафедрой. И сделали это украинские националисты, хлынувшие в столицу из провинции после переворота 2014 года и устроившие там так называемые люстрации – расправы по политическим или этническим поводам.

И ведь как цинично выперли – обязали бедолагу сдавать ежегодную переаттестацию не на русском и даже не на английском, а на украинском языке. Это притом, что никто и никогда не переводил на украинский язык термины эволюционной морфологии, больше того, этих переводов не существует в принципе, потому что украинский язык – это сравнительно новый диалект.

Я обернулся к профессору в наивной надежде завязать разговор:

– Скажите, профессор, есть ли будущее у украинской науки? Как будет на украинском языке dinosaurum?

Он по-прежнему меня не слышал – сидел, подперев ладонью белое анемичное лицо, и строго хмурился, глядя на прохожих, видимо, усматривая в их передвижениях нарушения каких-то фундаментальных зоологических законов. Потом он встал, по-прежнему не обращая на меня внимания, и ушел, слегка прихрамывая, куда-то в сторону Верховной Рады.

Девушки- – редакторы, дежурившие на выпуске вечером, дважды возвращали мне этот репортаж с пометкой: «Вообще ни хрена не понятно, Игорь! Перепиши уже человеческим языком, про что там у тебя».

И только к ночи, после очередной правки, я получил, наконец, радостное известие: «Ладно, мы поняли, что понятнее уже не будет, ставим как есть. Береги психику, ты нам нужен здоровым».

Утро началось неожиданно: в комнату постучали. Я подлетел на кровати, быстро натянул джинсы, рубашку. Мелькнуло, что нужно сбросить на заводские настройки смартфон, но потом решил, что успею – дверь в мою комнату, как ни странно, была крепкая, из цельного дерева, и сломать ее было бы не просто, две-три минуты свободы она бы мне дала точно.