Кстати сказать, на этом самом кусочке питерской набережной многолюдно всегда. С самого раннего утра сюда как на работу приходят матери, жены, друзья и родственники сидельцев. Приходят, стоят, с тоской вглядываются в зарешеченные окна камер, надеются и ждут. Внешне все это выглядит очень трогательно и чем-то напоминает сцены, разыгрывающиеся под окнами родильных домов. С той лишь разницей, что там исключительно счастливые люди пытаются докричаться до заветного окошка, посылают воздушные поцелуи и обмениваются многозначительными взглядами и знаками, а здесь – стайки несчастных просто внимательно всматриваются в окна и ждут, когда с той стороны начнут «гонять коней». Именно так на блатном жаргоне означает запускать сквозь решетки на окнах записки с просьбами и обращениями, сиречь «малявы». Между прочим, в последнее время шансы получить весточку из «Крестов» посредством такой вот нехитрой «голубиной почты» значительно возросли. Это случилось после того, как в соответствии с требованиями европейских стандартов со всех камер следственного изолятора сняли-таки внешние жалюзи и заменили их решетками. Отныне в камерах стало чуть больше и света и свежего воздуха, равно как и несоизмеримо больше головной боли для тех, кто по долгу своей службы этих самых «конских гонщиков» стережет и контролирует. Впрочем, в данном случае последние вполне сознают всю тщетность своих надзорных усилий. Ибо – запри свободе дверь, так вылетит в окно.

Одного такого «конька», по случайности никем незамеченного, подобрал и Эдик Каргин. Это была смятая в шарик маленькая записка, которою скорее всего выстрелили из окошка при помощи обыкновенной духовой трубки. Каргин развернул бумажку и прочитал: «Очень прошу того, кто найдет эту записку, позвонить моей маме, Алексеевой Екатерине Дмитриевне, по тел. 110-4015 и передать, что до конца недели ей нужно принести двести долларов, иначе в другую камеру меня не переведут. А здесь меня все время бьют. Кирилл». Каргин вполголоса выругался, вздохнул и, достав мобильник, набрал номер Екатерины Дмитриевны. На проблемы неведомого Кирилла ему в, общем-то, было наплевать, но что такое материнское горе он представлял себе хорошо. Представившись случайным прохожим, Эдик зачитал содержание записки, выслушал, сбивчивые слова благодарности, произнесенные потерянным, убитым женским голосом и спешно отключил трубку. «Вот ведь, с-суки!», – мысленно обратился он к своим, пусть и троюродным, но все же коллегам-вертухаям. В какой-то момент Картину даже захотелось возбудиться по этой теме и накатать инициативную телегу – в принципе, вычислить вымогателя при передаче денег гласникам не составило бы особого труда. Однако его эмоциональный запал очень быстро перегорел: понятно, что этой темой все равно никто заниматься не станет. А о том, что в «Крестах» существует целая система предоставления платных услуг с единым твердым прейскурантом не знает разве что начальник ГУИН.

Эдик посмотрел на часы – без четверти, господин Правдин явно задерживался: либо клиент попался непростой, либо адвокат намеренно затягивал время, дабы срубить побольше бабок за консультацию. О том, что он мог элементарно пропустить выход, Каргин даже и не задумывался, поскольку в деле приемки объекта равных Эдику в ОПУ просто не было. Именно поэтому он – цельный майор, а не кто-то из его салабонов-«грузчиков», в настоящее время пасся на Арсенальной набережной, в то время как остальной экипаж позевывал в салоне зачаленной на площади Ленина «шестерки». Находившийся в подчинении Эдика молодняк был, с одной стороны не «залетный» (как у Нестерова), но с другой – и не «гвардейский» (как все у того же Нестерова). Работу свою пацаны в принципе знали, делали ее по возможности старательно и аккуратно, но при этом, что называется, «без задоринки и изюминки». В ситуациях, когда объекта можно было бросить – бросали не задумываясь, когда бросать было нельзя – таскали, но опять-таки не задумываясь. Характерный для нынешнего молодого поколения прагматизм бил у них через край, зато фантазия и воображение отсутствовали напрочь. А вот Эдик так не мог. В его работе всегда находилось место здоровому авантюризму и нестандартному подходу к решению поставленной задачи. Вершиной разведчицкого искусства Каргина стала приемка объекта, которого должны были задержать в процессе продажи «беретты» с глушителем.