– Это когда в Выборгском районе Шипова ловили? Помню, конечно, та еще штучка была.

– Ой, зато я не помню, – навострила ушки Катя, которая очень любила разные байки служивых людей.

– А ты и не можешь, это еще до твоего прихода было. Ух и подзадолбались мы тогда! Практически весь районный эфир несколько месяцев слушали. Сутками, без выходных…

– Как интересно, расскажите. Обожаю истории про маньяков.

– Да там не так интересен сам Шипов, как эта девчонка. Уж не помню, исполнилось ей на тот момент четырнадцать или еще нет. Ну да не суть – в общем, восьмиклассница. Но при этом, чисто внешне, развитая настолько, что на вид меньше восемнадцати ни за что не дашь.

– Да уж, грудь у нее была зашибись. Пожалуй, даже побольше, чем у тебя, Катька, – мечтательно ударился в воспоминания водитель.

– У меня, между прочим, третий номер. – Катя сделала вид, что обиделась. – Виктор Васильевич, так чего эта восьмиклассница натворила?

– В какой-то момент залетела девка. Что само по себе неудивительно – парней вокруг нее пропасть крутилась. Она даже толком не знала, от кого. Поначалу думала: авось обойдется. Однако само почему-то не рассосалось… Женька, следи за дорогой, поворот не пропусти… Так вот. А времена на дворе стояли хотя уже и смутные, но еще не до такой степени, как сейчас. Короче, аборта без согласия родителей не сделать. А предки у нее, помнится, были зело крутые и суровые. И тут как раз в их районе Шипов объявился. Только после пяти эпизодов удалось составить более-менее сносный фоторобот, который по телевизору показали и в нескольких газетах напечатали. Примерно через пару недель после этого в Сосновском лесопарке его «на живца» и взяли. Об этой истории даже специальный сюжет в «ТСБ» выходил.

– А вот теперь я, кажется, что-то такое припоминаю. Это тот сосновский маньяк, который женщин насиловал, а потом ножом им на ягодицах свою метку оставлял?

– Он самый. В общем, посмотрела девка этот сюжет, скальпелем себе задницу надрезала да через пару дней родичам в ножки и бухнулась. Так, мол, и так: жертва я невинная маньяка подлого, надругался он надо мной, когда я, дитя неразумное, в тенистой аллейке на скамеечке сидела да к экзамену по химии готовилась. Стыдно мне было вам в таком позоре признаться, да уж теперь ничего не поделаешь – каюсь, понесла от семени его поганого. Так что ведите меня, дорогие родители, к специальному дохтуру, а вот в милицию об этом сообщать не следует, потому как начнут трепать по углам мое честное девичье имя.

– Да, грамотная девочка, ничего не скажешь. Все учла.

– Ага, все, кроме одного. Папаша ее, едва от валидола отошедший, на следующий день все равно приперся в РУВД, устроил там форменный дебош и накатал телегу о безобразной работе ментов, которые, дескать, не уберегли драгоценной чистоты его дочери. После этого, естественно, начали Шипова крутить на дополнительный эпизод. А тот уперся – и ни в какую! Двенадцать эпизодов признал, в том числе те, по которым заявлений не было, а вот тринадцатый – ни фига. Еще и глумится, сволочь: мол, я бы такую вкусную девку обязательно запомнил. Проверили – действительно не сходится. На тот день у Шипова алиби стопудовое: его не то что в Сосновке, вообще в городе в тот день не было. Тогда решили заняться самой девицей. Сначала через школьных друзей установили, что моральный облик, мягко говоря, далек от идеального, а потом…

– Шрам? – догадалась Катерина.

– Точно. Тонкий шрам на любимой попе был слишком свеж, да и не столь глубок, как у шитовских жертв. Короче, спецэффекты подкачали. Вот такая, понимаешь, загогулина… Так, Женя, сейчас направо. Катерина, какой номер дома?