– Да, я знаю парней такого типа. А тебе сколько лет, Ральф?

– Пятнадцать. То есть это сейчас мне пятнадцать, а тогда было четырнадцать. И вдруг он подходит ближе, спускает штаны и говорит мне… ну, ты понимаешь. Стать на колени. И отсосать.

– Ну и дела!

– Я сказал «нет» и дал было деру в обход щита, но он поймал меня и сказал, что сломает мне руку. Меня это не очень испугало – я знал, что он не рискнет ничего такого сделать, потому что и так уже стоит на учете в полиции, – и тут он говорит: «О’кей, мозгляк, у тебя есть выбор: или ты сейчас меня ублажишь и никто ничего не узнает, или беги домой, но тогда я сделаю так, что ты до конца жизни жалеть будешь».

– Ни фига себе! – выдохнул черный.

– Ну, я убежал, а на другой день прихожу в школу, а там со всех сторон шуточки типа: «Эй, Ральф, каково это на вкус?» Грязные шуточки. Или гладят себя промеж ног со словами: «Может, прогуляемся за тот рекламный щит, Ральф?» А чуть позже, в кондитерской, кто-то придумал мне кличку: Вольп Членосос. Вольп – это моя фамилия. Так стали называть меня все, от малолеток до старшеклассников. И даже девчонки. Понимаешь, что сделал этот Коварски – он сказал всем, будто я сам напросился у него отсосать.

Второй подросток взглянул на него удивленно:

– Но почему ты не рассказал им правду?

– Да я рассказывал! Рассказывал снова и снова, тыщу раз, но все только смеялись. Что значило мое слово против его слова? Коварски – крутой чувак, а кто станет верить мне?

– Да, это печальный случай.

– В конце концов слухи дошли до моего отца.

– И что отец? Он тоже тебе не поверил?

– Понимаешь, он узнал это от отцов других детей. И вот он говорит: «Ральф, я хочу, чтобы ты рассказал мне в точности все, что случилось за тем рекламным щитом». Ну я и рассказал. «А я слышал совсем другое», – говорит он. Я начал клясться, что говорю правду, а он просто сидит и смотрит на меня так, словно я… словно я… даже не знаю что. И с тех пор, с тех самых пор…

Ральф не смог завершить фразу, отвернулся к стене и начал выдавливать прыщи на утратившей всякое выражение физиономии. Ногти на его руках были обкусаны до мяса.

– Да, жуткая история, – посочувствовал черный. – Слушай, у меня есть предложение. Давай угадывать фильмы. Ты знаешь эту игру?

Ральф не ответил.

– А как насчет тебя, приятель? Как тебя зовут?

– Джон.

– Я Фрэнсис, а это Ральф. Хочешь поиграть в фильмы? Это очень просто. Я скажу фразу, а ты попробуй угадать, из какого она фильма. Вот, например, я говорю: «Если честно, дорогая, мне на это наплевать». Из какого это фильма?

– Ну, я так с ходу не…

– Не догадался? Черт, да это же «Унесенные ветром»! Кларк Гейбл говорит эти слова Вивьен Ли. Попробуем еще раз?

– О’кей.

– Сейчас вспомню, погоди минуту. – Фрэнсис начал тереть глаза в попытке сосредоточиться. – У тебя что-нибудь есть, Ральф?

– Нет.

– А у тебя, Джон?

– Пока нет.

– Сейчас-сейчас, погодите. Я знаю кучу отличных фильмов.

Однако его лицо, растерянное и мучительно-напряженное, наводило на мысль, что эта куча не так уж велика.

– Не все фильмы мне нравятся, – сказал он. – Например, «Психоз» – видели его? Который с Энтони Перкинсом?{11} Я к тому, что это дрянной фильм, вы понимаете, о чем я?

– Мм.

– Понимаю.

– Давайте подумаем еще.

И он подумал еще с минуту, а потом сказал:

– К черту, мне надоело играть в фильмы. Ты любишь музыку, Джон?

– Конечно. А какого рода музыку?

– Любого. Вот эта тебе нравится?

Он оторвал зад от пола, присел на корточки и начал интенсивно похлопывать себя по бедрам в стиле игры на бонгах, наконец поймал нужный ритм, запрокинул голову, закрыл глаза и начал петь – или, скорее, завывать и взвизгивать, выдавая что-то вроде ультрапрогрессивного джаза или африканских ритуальных заклинаний. Ральфу это, похоже, понравилось: его глаза заблестели и он начал покачивать головой в такт.