– Не ходите к ним, госпожа. Давайте я позову лорда Брайена, и он во всём разберётся?

Разумнее было бы согласиться на это, но… Брита ведь не знает, каким образом мой папенька заставил их господина жениться на мне, и ей невдомёк, что Ленгро может встать на сторону крикливой толпы. И хоть он пока что не давал повода думать о нём так… Да, доверие, с ним у меня теперь особые, трепетные отношения.

– Не нужно, – бросила на ходу, решительно направляясь к двери. Не убьют же они меня, в самом-то деле. А уж насмешки и колкие словечки я переживу, и не такое вытерпела за последние пару дней.

С усилием толкнула обшарпанную воротину, дверью эту махину назвать у меня так и не вышло, и вышла во двор. Толпа собралась знатная. Крикливая, голосистая и не в меру счастливая. Будто любование моими вещами это настоящее шутовское представление.

Ох, конечно! Как я могла забыть, что исподнее девичье бельё – это так смешно?

Над сундуком стояла всё та же дородная женщина, которую я видела в окно. Она с комичным видом вытаскивала на свет вещи и давала им отнюдь нелестную оценку, хотя, догадываюсь, что платья из такой дорогой ткани она никогда не носила. И вряд ли сможет поносить.

– Смотрите, смотрите, – охая и ахая, причитала она, – неужто Вайнер для своей кровиночки богатств пожалел? Ведь на этом платье ни одной золотой нити, только серебряные, и те, небось, не настоящие!

Вместо закономерного смущения, во мне проснулось веселье. Эмоции толпы передались, не иначе. Как же ещё объяснить, что я усмехнулась и громко, чтобы все услышали, произнесла:

– Видите ли, уважаемые, украшать золотом всё подряд считается дурным тоном. Есть цвета, к которым гораздо лучше подходит серебро. Вещи из-за этого приобретают утончённость, а не крикливую вульгарность.

Леди Элизабет уважала моду, более того, уделяла ей отнюдь не последнюю роль в нашей жизни.

Воспоминание о матери приносили боль, но я старалась не обращать на неё внимание. Никто из собравшегося сброда не узнает, что не так давно я потеряла всё, что больше всего ценила и чем дорожила.

Толпа замерла и на двор, до этого шумный и многоголосый, пустилась тишина. На лицах тех, кто стоял ближе всего, появилась отчётливая бледность и страх. Надо же, буквально минуту назад им было весело, а сейчас вот отчего-то испугались.

Лишь один человек так и улыбался гаденькой улыбкой. Мужчина, правую щёку которого рассекал уродливый бугристый шрам, шагнул вперёд и брезгливо бросил:

– А вот и наша госпожа! Ну же, люд честной, давайте её поприветствуем, как полагается!

«Госпожа» в его исполнении звучало так, словно он ведро помоев на меня выплеснул. А вот голос я узнала. Кажется, именно он вчера отпускал шуточки по поводу запаса перчаток для нерадивой меня.

Зэйн, помнится, так его зовут. Да и Брита упоминала его имя, жаль, я сразу не придала этому значения.

– Оставьте приветствие при себе, – опередила волну колкостей. – Достаточно будет, если вы вернёте мои вещи.

Посмотрела за спину мужчины и увидела, как дородная женщина ретировалась с пьедестала почёта и попыталась скрыться за спинами собравшихся. Но не тут-то было. Дорогу ей преградили. Видимо, здраво рассудив, что её и стоит обвинить во всех мыслимых и немыслимых грехах. Если вообще обвинять придётся.

– Вещи? – один за всех решил говорить Зэйн, и, судя по тому, как остальные не торопились его поддерживать, только ему и были нужны мои вещи. Для чего? А демоны его знают. Может, он ночами в женском белье ходит.

Воображение у меня было богатым, порой, даже чересчур, вот и сейчас я живо представила воина со шрамом в моём тёмно-синем платье, с серебряной нитью на лифе. Улыбка непроизвольно коснулась губ. Что крайне не понравилось мужчине – взгляд посмурнел, и скулы заострились.