– Отлично выглядишь, Лали, – он бережно обнимает меня за плечи и целует в висок. – Такую красавицу небезопасно отпускать без охраны.

Очень страшно быть папиным разочарованием. Слёзы и оправдания ничего не исправят, а лишь сделают меня в его глазах жалкой и беспомощной малышкой. Папа и так всё про меня понимает и ему не надо объяснять, насколько мне действительно жаль – он это легко может прочесть в моих глазах.

– Я очень люблю тебя, пап. Ты только продолжай в меня верить, пожалуйста.

– Всегда, котёнок, – ласково говорит он. – И поменьше трагизма, Лали, у тебя есть право на ошибку.

Мой великодушный папочка снова стелет соломку для своей глупой импульсивной девочки, и я невесело улыбаюсь.

– Больше нет, папуль. Больше нет… Поехали домой.

19. Глава 18

– Позорэ ты моя, позорэ! – с чувством декламирует Котя, встречая меня на террасе. –

Потому что ты глупая, что ли...

Запереть бы тебя в автошколе…

Иль в какой бездорожной дырЭ…

Позорэ ты моя, позорэ!

Но встретив взгляд хозяина дома, Котя подавилась последним словом и поспешила реабилитироваться:

– Я тут подумала, Тимур Альбертович, что всему виной Евкины туфли, я бы на таких шпиляках даже ходить не смогла, не то что ехать за рулём.

Брехушка изворотливая!

Проигнорировав Котины оправдания, папа приказал подъехавшему вслед за нами Яну загнать мою машину в гараж, а сам удалился в дом. По дороге домой я честно рассказала ему о своей глупой выходке и желании самой заработать на ремонт. Спасибо, что он понял, насколько для меня это важно и не стал отговаривать. Пообещал, что позднее мы непременно вернёмся к вопросу о моём трудоустройстве. А потом помолчал, вероятно, подбирая слова, и попросил не пытаться взять Ромку штурмом и позволить ему остыть.

Остыть? Да за эти годы он должен был уже инеем покрыться! А впрочем, так и случилось – мой Ромка оброс ледяной бронёй, и от улыбчивого доброго парня осталась лишь равнодушная оболочка. Вот только я не собираюсь ждать, когда ледяное сердце моего «Кая» растопит какая-нибудь предприимчивая барышня, пока печальная Герда будет посыпать голову пеплом и сидеть в окопе, надеясь, что погода изменится к лучшему.

В одном папа прав – штурм следует отложить. Однако альтернативного варианта он не предложил. Оно и понятно – папа предпочитает не перчить собственные раны, ведь когда-то эта история прошлась по всем участникам безжалостным катком, только ему пришлось гораздо тяжелее, чем мне. Что уж говорить о Ромке – он в своём праве. Даже быть неправым.

Прости, папочка, я обязательно прислушаюсь к твоему совету… Но с корректировками.

– Фу-ух! Ну, блин, Тимур Альбертович вообще шуток не понимает! – тихонечко шепчет Котя, с опаской поглядывая ему вслед. – Я чуть не родила на месте от страха, когда он на меня зыркнул.

– Не бери в голову, он на всех так смотрит, – пытаюсь успокоить подругу, бережно обхватившую своё пузико.

– Му-гу, с утра он был веселее, даже шутил со мной. И вряд ли бы он так разволновался из-за разбитой тачки. Колись, Бабайка, что натворила?

– Ты просто за языком следи иногда, – напомнила я, хотя её поэзия меня совсем не задела.

– Ой, только не говори, что он так трепетно относится к Есенину.

– Нет, Коть, это ко мне папа относится трепетно, и не прикидывайся деревянной матрёшкой.

– Везучка ты! Ну, давай, рассказывай уже! – подруга вытаращила глаза и развесила уши, жаждая подробностей моей поездки.

Мы уединились подальше от посторонних глаз и ушей на моём любимом месте, в зарослях виноградника.

– Ну, ты, мать, даёшь! – взвыла Котя, восторженно взирая на меня. – Не, тачку, конечно, жаль, но для твоего отца это разве ущерб?.. Он его даже не заметит. Уверена, что завтра твоя Белоснежка будет ещё краше.