Были довольны, потому что доход семьи Романовых складывался из доходов от эксплуатации почти 8 млн десятин русской земли. Что это за количество, поясню таким сравнением. Самыми богатыми землепашцами России были казаки, их числилось в России 2,3 % (около 3,8 млн человек). За всеми казаками России числилось 3,5 млн десятин войсковых земель. А за семьей Романовых – почти 8 млн десятин! Могли Романовы взамен этих взятых у России богатств что-то и России дать? Да, но тогда они бы не были паразитами. А принцип паразита – брать и ничего взамен не давать! И последние цари возглавляли не деятельную элиту России – не созидателей. Они находились во главе паразитов.

Паразитизм, как жизненный идеал, да ещё и не каких-то бомжей-клошаров, а лиц, числящихся элитой, не мог не служить образцом для подражания и у простого народа. Ведь и среди простого народа полно лиц с воспитанием, при котором созидание является глупостью, а целью жизни – «приятное ничегонеделание» и развлечения.

Во второй половине XIX века был у России выдающийся сельский хозяин, Александр Николаевич Энгельгардт, потомственный помещик, который начинал как артиллерийский офицер, потом стал химиком, причем практиком, затем за научные заслуги стал доктором химии и профессором кафедры химии Санкт-Петербургского земледельческого института. Впутался в студенческие волнения, отсидел два месяца в крепости и в 1872 году был сослан в свое имение в Смоленской губернии. Энгельгардт по натуре исследователь, то есть тот, кто получает удовольствие от собственного открытия нового и неизвестного. Поэтому он не только занялся сельским хозяйством как хозяин, но и вникал в вопросы, почему в его отношениях с работниками все происходит так, а не иначе – не так, как тебе хочется, не так, как ты себе это представляешь.

Подчеркну, А.Н. Энгельгардт был не литературным пустобрёхом, а реальным выдающимся сельским хозяином – тем, кто может достичь самого высокого дохода при минимуме затрат, – Энгельгардт на порядок увеличил денежный оборот имения с тем же количеством земли. Но он не гнался за личным обогащением – это ему было не интересно (хотя и его личный доход тоже рос). Он не сдирал три шкуры с работников и поэтому одновременно поднял и благосостояние крестьян тех деревень, которые на него работали. В своих «Письмах из деревни» он, наблюдая за крестьянами, сообщает об одной особенности русских крестьян, которую остальные исследователи деревни не замечают.

Крестьяне, с одной стороны, имели высокую собственную оценку себя как самостоятельных хозяев и презирали не только бездельных помещиков, но и просто холуёв. И при всём при этом Энгельгардт отмечает у русских и огромную тягу стать холуем – выбиться в «мерсикающий ножкой люд, одевающийся в пиджаки и носящий панью и шильоны». Он пишет, что даже выброшенные после реформы 1861 года дворовые лакеи, всю жизнь выносившие барам ночные горшки, а теперь нищие, и те живут с сознанием своего превосходства перед крестьянами, и, главное, масса крестьян так или иначе это превосходство признают.

Тут следует отдать должное большевикам – при всем «интернационализме» их персонального состава, русскость всё же как-то еще присутствовала. Посему, осенив себя крестным знаменем всепобеждающего учения марксизма и начав стрелять, куда западные умники указывали, они время от времени стреляли и «в ту строну». Не совсем по цели, но и недалеко от нее. Они не славили хозяина, как этого требовало русское мировоззрение, но и не славили холуёв, они славили трудящегося. А то, что они не славили холуёв, уже было кое-что. Это уже давало огромный толчок экономике.