На обед сегодня была разогретая манная каша, щедро политая маслом. Наверное, вкусная – оценил я, однако проверять не решился, отодвинул от себя. Но тут за окном резко затормозила машина, выпуская из задней дверцы разозленного отца, и я с энтузиазмом взялся за ложку. Потому что пока человек ест, его трогать нельзя, это каждый знает.

Раздраженно хлопнула входная дверь, на кухню быстро прошагал папа, нацелился на кувшин с водой. Замер, глядя на меня, увидел замотанные бинтами руки, нахмурился, но так ничего и не сказал, молча взял воду и стакан.

– Зайди ко мне, после того как поешь, – донеслось из коридора.

Резко захотелось добавки этой чудесной и волшебной каши – эдак порции на четыре, чтобы есть маленькой ложкой, дотянуть до ночи и тихонечко просочиться к себе в комнату, а утром улизнуть из дома, пока никто не проснулся. Но это для трусов. Так что, поковырявшись без аппетита и даже кое-что съев (отчего чувствовал себя уже наказанным – если не за танкер, то за драку точно), через полчаса отправился к отцу.

– Ты все сделал правильно, – молча пободавшись со мной взглядами, все-таки выдохнул папа, положив сцепленные замком руки на стол.

Я тихонько сидел напротив, положив руки на колени и выпрямив спину. По бокам адвокатами пристроились Катя с Тоней и сурово поглядывали на отца.

– Но драться – плохо, – скорее для сестер, а не для меня упрямо сообщил он. – Хотя иногда нужно, не спорю. Но делать это лучше по правилам!

– То есть их должно было быть четверо? – удивился я.

Рядом в тон мне хмыкнула Тоня, а Катя осуждающе покачала головой.

– Нет, – сощурившись, словно от головной боли, произнес отец. – Девочки, я вас прошу, погуляйте во дворе полчаса.

Сестры синхронно скрестили руки на груди.

– Да не буду я его ругать! – Не уловив ни единого движения, отец достал ключ из верхнего ящика и отправил его по поверхности стола в нашу сторону. – Можете покататься на машине.

– Ю-ху! – Сестры вихрем слетели с подлокотников, смахнули со стола ключ и мигом испарились из комнаты.

– Только вокруг дома! – обратился отец к закрытой двери.

– Хана машине, – спокойным тоном вынес я вердикт, расстроившись как из-за симпатичного внедорожника, так и из-за двух плиток шоколада, отданных этим легкомысленным существам за защиту.

– Нет, это ключи от гаража, – отмахнулся папа, слабо улыбнувшись. – Пока разберутся, пока вернутся обратно, у нас с тобой будет минут пять… – замялся он, не зная, как продолжить.

– Что там с правилами? – помог я ему, поудобней устраиваясь в кресле.

– Правила, точно. – Отец потер подбородок, скользнул взглядом по поверхности стола и привычным жестом пододвинул к себе блокнот с карандашом. – Вот смотри, мы все – ты, я, Катя, Тоня, Федор живем в обществе. Как и твои одноклассники. Как и все люди.

Карандаш очертил большой круг посередине листка и остановился в его центре.

– У этого общества есть правила, – продолжил отец, заключая круг в квадрат. – Пока мы придерживаемся этих правил, общество соблюдает их относительно нас. Если мы правила нарушаем, то выходим за грань круга.

– Я понимаю, – кивнул терпеливо.

– Думаю, не совсем, – отрицательно покачал он головой. – Вышел ты за рамки или нет, решаешь не ты. Решают те, кто видит тебя и может свидетельствовать о мотивах твоих поступков. Когда ты побил этих троих в парке, рядом с тобой не было никого, кроме обидчиков.

– И они сказали, что это я все начал? – приподнял я бровь.

– Именно так. – Отец согласно кивнул. – Один из трех детей, Ян, сказал, что ты первый ударил Пашу Зубова. Головой в нос. Я, разумеется, не поверил. – Он поднял руки, пресекая мои справедливые возражения.