– Гх-мм.

Я ничего не сказал, только откашлялся. Бобби снова покосился на меня.

– Да нет, все в порядке, – сказал я. – Должно быть, дело действительно в моей наследственности, и я готов допустить, что Холли ею не запятнана. Но честолюбие в ней есть.

– Нет! – Бобби решительно покачал головой.

– Она хочет, чтобы ты добился успеха. Чтобы вы оба добились успеха. Чтобы доказать, что вы были правы, когда поженились.

Он уже взялся за ручку двери, ведущей со двора в кухню, но остановился.

– Ты был против, как и все остальные.

– Да. По многим причинам. Но теперь я думаю иначе.

– Да, – честно признал Бобби. – И ты был единственным, кто пришел на свадьбу.

– Ну не могла же она ехать в церковь одна-одинешенька, верно? Надо же было кому-то ее проводить!

Он улыбнулся так же естественно, как перед тем проявил свою ненависть.

– Филдинг отдает руку своей сестры Аллардеку! – сказал он. – Я думал, уж не настал ли конец света.

Он отворил дверь, и мы вошли в дом. Холли, объединившая нас, растопила камин в гостиной и добросовестно пыталась выглядеть веселой.

Мы уселись в кресла, и я рассказал им о своих утренних поисках и заверил, что дед здесь ни при чем.

– Номера «Знамени» подбросили самое позднее часов в шесть, – сказал я, – и куплены они не в Ньюмаркете. Не знаю, в какое время поступает почта в Кембридж, но, думаю, ненамного раньше пяти утра. Так что вряд ли кто-то мог успеть купить в Кембридже штук двадцать газет, раскрыть их на нужной странице, обвести статью и разнести газеты по всему Ньюмаркету до того, как на улицах появятся почтальоны. Тут все-таки двадцать миль.

– Так ты думаешь, – спросила Холли, – что кто-то мог привезти их прямо из Лондона?

– Думаю, что да, – кивнул я. – Хотя, конечно, не значит, что это устроил кто-то не из здешних. Так что мы ни на шаг не продвинулись.

– Это все так бессмысленно! – сказала Холли.

– Похоже, никто из окна в шесть утра не выглядывал, – продолжал я. – Хотя в нашем городе вполне мог бы. Но никто из тех, кого я расспрашивал, не видел, чтобы кто-то подходил в это время к его дому с газетой. Хотя, конечно, в шесть утра еще совсем темно. Мне говорили, что зимой и почтальонов-то почти не видно.

Телефон, стоявший на столике рядом с креслом Бобби, зазвонил. Бобби опасливо поднял трубку.

– Да… А, привет, Себ! – Голос Бобби повеселел, но не очень.

– Это наш приятель, – пояснила Холли. – У нас его лошадь стоит.

– Видел, да? – Бобби скривился. – Тебе тоже прислали… – Некоторое время он слушал то, что ему говорили, потом сказал: – Нет, конечно, я не знаю, кто это сделал. Кто-то нас очень сильно не любит… Нет, конечно, это неправда! Я не собираюсь бросать дело. Ты не беспокойся, с кобылой твоей все в порядке. Я как раз сейчас щупал ей связку. Она холодная и крепкая. Так что все нормально. Что? Отец? Он мне и пенни не даст. Он сам сказал. Да, бессердечная свинья, ты совершенно прав… Нет-нет, не стоит и надеяться. Наоборот, он пытается выжать из меня деньги, которые одолжил мне на покупку машины лет четырнадцать назад. Ну да… Наверно, именно благодаря этому он и разбогател… Что? Нет, не состояние – это была подержанная развалюха, но у меня эта машина была первая. Наверно, в конце концов я ему заплачу – просто затем, чтобы отвязаться от его адвокатов. Ну да, я же говорю, все нормально. Не обращай ты внимания на это «Знамя»!

Он положил трубку. Вид у него был далеко не такой уверенный, как тон, которым он разговаривал по телефону.

– Еще один предусмотрительный владелец. У-у, крысы! Половина из них норовит сбежать, не дожидаясь, пока корабль пойдет ко дну. И половина еще не оплатила счета за прошлый месяц.