– О’кей, – сказал я. – Они обе остаются здесь. Когда поставишь эту на место, выведи и другую тоже.

Парень нерешительно посмотрел на меня, потом развернул лошадь и повел на ее законное место.

Это сразу положило конец спору перед фургоном. Тот, который не был Бобби, обернулся и крикнул конюху:

– Эй, ты, дерьмо собачье, куда тебя черти несут? Немедленно заводи лошадь в машину!

Парень остановился. Я быстро подошел к нему, взял лошадь за недоуздок и повел ошалевшее от всего этого шума животное домой, в денник. Конюх даже не попытался остановить меня. Я вышел из денника. Погасил свет. Закрыл дверь и запер ее на засов.

Мистер Грейвс (очевидно, это был он) уже мчался ко мне, размахивая кулаками, с самым воинственным выражением на лице.

– Ты чего делаешь, дерьмо собачье? Это моя лошадь! А ну пошел отсюда!

Я встал перед запертой дверью, прислонился к ней спиной, небрежно скрестил ноги, сложил руки на груди. Мистер Грейвс, подбежав ко мне, остановился, не веря своим глазам.

– Пошел прочь! – прогремел он, тыкая перстом в ночное небо. – Это моя лошадь! Я ее заберу, и ты меня не остановишь!

Его пухлое лицо было исполнено самой мрачной решимости. В мистере Грейвсе было всего футов пять от лысеющей макушки до носков начищенных ботинок. Лет под пятьдесят, толстый, рыхлый, он уже выдохся. Ему было явно не под силу сдвинуть меня с места – все-таки я был дюймов на десять выше его.

– Мистер Грейвс, – спокойно сказал я, – вы заберете свою лошадь, как только заплатите по счету.

Он безмолвно разинул рот. Отступил назад, попытался разглядеть мое лицо, но оно было в тени.

– Да-да, это я, – сказал я. – Кит Филдинг. Брат Холли.

Разинутый рот захлопнулся.

– А какого черта вы здесь делаете? При чем здесь вы? Убирайтесь с дороги!

– Чек, пожалуйста, – сказал я. – Чековая книжка у вас с собой?

Он лихорадочно принялся соображать, что ответить. Но я не дал ему времени на размышления.

– Между прочим, – заметил я, – «Ежедневное знамя» заинтересовано в скандальных историях для своего раздела «Частная жизнь». По-моему, владелец, пытающийся спереть своих лошадей под покровом ночной темноты, чтобы не платить тренеру, будет для них лакомым кусочком. А вы как думаете?

– Вы что, угрожаете? – грозно осведомился он.

– Совершенно верно.

– Вы этого не сделаете!

– Да почему же? Я могу даже намекнуть, что, если вы не можете заплатить тренеру, вы, возможно, вообще не в состоянии оплачивать свои счета. Вот тогда-то все ваши кредиторы и слетятся, как стервятники на добычу.

– Но это же… это…

– Да, это самое происходит сейчас с Бобби. А если у Бобби сейчас туго с деньгами – заметьте, я сказал «если»! – то это отчасти благодаря вам и вам подобным, которые не любят платить вовремя.

– Вы не смеете говорить со мной таким тоном! – разъяренно вскричал мистер Грейвс.

– А почему, собственно?

– Я пожалуюсь на вас в Жокей-клуб!

– Да ради бога.

Брехня все это, никуда он не пожалуется. Я посмотрел через голову мистера Грейвса на Бобби и Холли, которые стояли достаточно близко, чтобы слышать весь диалог.

– Бобби, – сказал я, – сходи за счетом мистера Грейвса. Проверь, записано ли там все, за что он тебе задолжал. А то другого случая может и не представиться.

Бобби бросился в дом. Холли последовала за ним более осторожно. Конюх, приехавший с фургоном, отступил в тень вместе с шофером. Мы с мистером Грейвсом стояли словно на сцене и ждали.

Пока лошадь стоит в конюшне тренера, тренер может рассчитывать на то, что так или иначе он свои деньги получит, потому что существует закон, позволяющий ему в крайнем случае продать лошадь и окупить убытки. Но если лошадь увезут, деньги он сможет получить только через суд и в любом случае ждать ему придется очень долго. А если владелец обанкротился, то тренер вообще ничего не получит.