Вслед за Яффой пала и Хайфа, а к середине марта французская армия уже завоевала всю Палестину. Но вскоре ей пришлось столкнуться с куда более страшным и безжалостным врагом, нежели турки, – чумой. Болезнь вызывала панический страх у солдат, а Бонапарт, чтобы избежать эпидемии, спешно приказал уничтожить все захваченное ими при разграблении Яффы. В то время как монахи ордена Святой земли отказались общаться с больными, а часть санитаров дезертировала из госпиталя, он решил собственным примером подавить панику. Бонапарт пришел в госпиталь и приказал оперировать больных в его присутствии. По словам А. Иванова, «он прикоснулся к тем, которые казались наиболее потерявшими присутствие духа, чтобы доказать им, что это не чума, и помог санитарам вынести труп из палаты». Это несколько упокоило солдатские души. А вскоре в порт Яффы прибыл конвой из 16 судов, груженных рисом, мукой, растительным маслом, порохом и патронами. Теперь армия имела всего вдоволь и могла двинуться на Иерусалим, христианское население которого готово было подчиниться французам в обмен на их освобождение и защиту от турок. Но главнокомандующий снова отложил свой визит в этот центр христианского мира до лучших времен. Пока он посчитал, что французским легионерам лучше «занять умы военными операциями, нежели оставить их размышлять над яффскими болезнями и симптомами, которые обнаруживались каждый день».

И направил свою армию дальше на восток, к старинной крепости Сен – Жан – д ’Акр.

Крепость Сен-Жан-д’Акр (турки называли ее Аккой или Акрой), ставшая достоянием крестоносцев еще в XIII веке, стояла на полуострове, в северной части бухты, и была укреплена массивными стенами. Одолеть эту твердыню было очень нелегко. Недаром Наполеон считал, что «судьба заключена в этой скорлупе». Как писал А. Манфред, «за Сен-Жан-д’Акром открывалась дорога на Дамаск, на Алеппо; он уже видел себя идущим по великим путям Александра Македонского. Выйти только к Дамаску, а оттуда стремительным маршем к Евфрату, Багдаду – и путь в Индию открыт!» Но стремительного марша не получилось. Наполеоновская армия, измученная болезнями и палящим солнцем, подошла к городу только 18 марта. По мнению историков, приди она на три дня раньше, город был бы взят без проблем. Как оказалось, именно эта потеря времени стала для французов роковой.

Надо сказать, что в этом походе у великого полководца все не заладилось с самого начала. Население Сирии, на поддержку которого он рассчитывал, так же как и в Египте, относилось к «неверным» враждебно. Так что пополнить свою армию за счет местного населения он не смог. А тут еще верный друг Жюно зачем-то рассказал ему о неверности его жены Жозефины. Это стало для Бонапарта чуть ли не самым сильным потрясением последних месяцев. На время оно заслонило перед ним все остальное: и необходимость трезвого оперативного расчета, и ответственность перед теми людьми, которых он вел за собой. Но все-таки вскоре главнокомандующий сумел подавить гнев и мрачные мысли и почувствовать себя прежде всего солдатом, исполняющим свой долг.

Уже 19 марта дивизии Ренье, обложившей Акру, после оживленной артиллерийской и ружейной перестрелки удалось блокировать в крепости гарнизон во главе с Джеззар-пашой. С этого времени началась осада города. В дополнение к дивизии Ренье, расположенной на левом фланге, части Клебера заняли этот же фланг, а Ланна и Бона – центр. Кроме того, для патрулирования окрестностей и прикрытия осадной армии от вылазок турков Бонапарт выделил четыре небольших наблюдательных отряда во главе с Мюратом, Ламбером, Жюно и Виалем.