– Неужели я мочил пеленки в одиночестве, без доносов? Как скучно!

– Ничего, маленький Карон скоро вырастет… Вы хотите что-то добавить?

– Добавлю. В то время вместо осведомителей рядом со мной был мой гений. Совсем юным я изобрел анкерный спуск, который позволил делать часы маленькими и плоскими. Это восхитило всех дам, обожавших носить часы, а как известно, тогда Францией правили дамы.. Но открытие у юноши, почти мальчика, попытались похитить. И кто? Лепот, первый часовщик Франции, член Академии.

– Видите, как плохо быть одному. А если бы рядом были мы? Король сразу получил бы от нас правдивую информацию. И вам не пришлось бы начинать жизнь с того, чтобы показывать миру воистину волчьи зубы – биться в одиночку с уважаемым членом Академии.

– Согласен. Но, несмотря на неравные силы, безвестный юноша отбил свое изобретение. В двадцать лет я – первый часовщик Франции.

– Я даже думаю: когда вы рылись в часах… в этих маленьких колесиках, которые так хитро передают движение друг другу… вы и научились интригам. И тогда-то юный хитрец задумал сделать крохотные часики для мадам Помпадур. Это был путь во дворец… где вас уже ждали наши люди… Я могу сообщить вам число, когда вы объявили, что усовершенствовали арфу. Могу назвать точную дату, когда сестры короля захотели узнать, как звучит новый инструмент и какого числа вы явились в Версаль сие продемонстрировать. Все зафиксировано. Теперь в вашей жизни наступил порядок… Кстати, все принцессы, начиная с мадемуазель Аделаиды, были очень нехороши собой. И появление такого опасного молодого человека… высок, тонок, хорош собой, блестящий собеседник… именно так вас описывает первое донесение. По этому доносу…

– …можно заказать правдивый портрет.

– Браво! Вы начали понимать пользу доносов.

– Да, я увлечен.

– Короче, ваша внешность вызвала опасения за сохранность королевских сестер… я имею в виду их девственность. Обеспокоенный король просил неотступно следить за ходом уроков. И он не ошибся. Согласно донесению номер шесть, страница двенадцать, уже на третьем уроке вы попытались соблазнить одну из перезрелых девиц.

– Я тогда сходил с ума от женщин. Возраст…

– Этот возраст у вас никогда не проходил.

Но Бомарше будто не слышал, он грезил вслух:

– Я сходил с ума от одного шелеста женского платья… от женской ножки… от запаха женщины… Полная Аделаида душилась… это был такой нежный аромат цветков на тонких стеблях… она хотела казаться эфирнее… Две другие, стройные и тощие, напротив, употребляли пряные возбуждающие духи – амбру и мускус.

И звук моей арфы тонул в шлейфе их запахов. Я не выдержал… Был вечер… мы остались вдвоем с Аделаидой. Во время игры на клавесине наши руки соприкоснулись. Принцесса задрожала… Я схватил ее и поцеловал. И ответ на мой поцелуй был самый прилежный. Но прическа! Я был неопытен. Эти огромные прически… У нее, помню, была в виде сада с живыми цветами… она требовала многих часов работы. Великое и вечное правило: «Женщина может простить вам все, кроме испорченной прически!» При страстном поцелуе я разрушил это чудо искусства! Проклятье!

– Вот тут начинаются разночтения. Здесь ваша приятная версия уступает неприятному языку правды. Ибо вступают в права…

– Доносы! – засмеялся Бомарше.

– Беспристрастие доносов, гражданин. Увы! Ответом на ваш поцелуй была звонкая пощечина. Она «отпрянула с брезгливостью», как пишет в своем отчете Барро. Вот так, мой друг, воспитываются революционеры. Я думаю, тут в первый раз в вас проснулась ярость Фигаро, тут вы окончательно усвоили, что без титула не обойтись в этом мире. И я вас понимаю. Ибо и в моей жизни… Короче, думаю, именно тогда вы решили изменить свою жизнь. Во всяком случае, именно так интерпретировало донесение странную смерть вашей первой жены. Ведь в то время, когда наш юный герой соблазнял сестру короля, он уже был женат…