Это снимало поставленный Нюней моральный блок, не позволяющий мне напасть первой.

Я подкралась поближе и вытянула руку с дохлой розой так, что акульи плавники острых колючек зависли под коленками блондинки. Не подозревая, какая страшная опасность нависла над ее дорогими колготками, она неторопливо повернулась и увидела меня.

Как девушка в меру скромная, не лишенная здоровой самокритики, я никогда не претендовала на гордое звание эффектной женщины. Но раньше я не была свирепой краснокожей скво, одетой в драное мексиканское пончо и фехтующей шипастой розгой! Воистину, сегодня я была эффектна. Воображаемые индомексиканские предки во главе с Кецалькоатлем и Кришной (харе ему!) могли мною гордиться.

– О господи! – в непритворном испуге выдохнула блондинка, не уточнив, к какому из отдаленно родственных мне богов она взывает.

Теперь, увидев лицо, я ее узнала. Это была ночная бабочка Катя, с которой я в образе кроткой бангалорской принцессы препиралась в холле на пятнадцатом этаже. Та самая, которая сначала назвала меня дешевкой, а потом безвинно записала в лесбиянки!

– Стой смирно! – приказала я и для острастки пощекотала ажурную коленку блондинки неэротично поникшим розаном. – А то ка-ак царапну, и ты вмиг попрощаешься со своими фасонистыми чулочками!

Я присмотрелась к изящному кружевному плетению и не удержалась от вопроса:

– Триста рублей за пару?

– Четыреста пятьдесят, – глядя на подрагивающую розгу, как завороженная ответила Катя.

– Дорого! – возмутилась я.

– Курортная наценка – пятьдесят процентов, – блондинка вздохнула. – Это мои парадные чулки, только для ВИП-клиентов. К тем, кто попроще, я сеточки за пятьдесят рэ надеваю. Рвут же, заразы! На них не напасешься.

– Чулки лучше по нескольку пар сразу покупать, – сообщила я, вспомнив одну из житейских мудростей Раисы Лебзон. – Тогда, если один чулок порвался, второй можно дальше носить с другой парой. Экономия до сорока процентов!

– А еще можно, как только наденешь, хорошенько побрызгать чулок лаком для волос! – оживилась Катя. – Тогда его фиг порвешь, разве что специально! Раз надела – и на всю ночь! Правда, снимать потом приходится под душем, потому что иначе, как с мокрой ноги, лакированный чулок не отклеивается.

Разговор становился все увлекательнее и доверительнее. Такой оборот уже не предполагал шантажа и угроз. Поколебавшись, я опустила розгу.

– Слушай, чего ты за мной ходишь? – со вздохом спросила блондинка. – Тебя Геннадий послал?

– Геннадия вашего я сама послала! – я вновь напряглась и дернула колючкой.

– Тихо! – Катя попятилась в угол. – Уж больно ты резкая, милочка. Геннадий наш, конечно, не подарок, но Папа с Мамой еще хуже.

– Чьи папа с мамой? Геннадия?

– Нет, он на Дядю работает.

– Ничего не понимаю, – честно сказала я. – В этом отеле проституция – семейный бизнес?

– Милочка, ты откуда взялась? Тебе все объяснять нужно?

– Нужно, – кивнула я.

– Я вижу. Пошли на базу, там поговорим.

Окончательно осмелев, блондинка выступила из угла, подхватила меня под руку и повела вниз.

Оказывается, базой местным ночным бабочкам служил кафетерий под лестницей – довольно непрезентабельное заведение, расположенное в стороне от торных троп, под косым сводом лестничного марша. Там было крайне малолюдно и слишком темно, но девочкам, похоже, это нравилось: я насчитала на низких диванах шесть откровенно спящих красавиц, и еще три клевали носами над кофейными чашками.

Буфетчица, сама похожая на ночную бабочку пенсионного возраста (типа дряхлая моль), при виде нас с Катей молча сделала два кофе и выставила чашки на стойку. Я разжала кулак, намереваясь заплатить за угощение, но Катерина со смешком сказала: