Матвей хотел быть хорошим опером и на сей раз не ломился в дверь с разбега. Он постоял на пороге, внимательным взглядом соединяя короткие строчки цифр в простенке с соответствующей дверью, убедился, что вход в номер 1565 находится прямо перед ним, а не слева или справа, и только тогда поднял кулак.

На этот раз действительно все было по-другому. Дверь оказалась не запертой и гостеприимно распахнулась от первого же удара. Образовавшийся сквозняк выдул в открытую балконную дверь занавеску и взвихрил бахрому покрывала на кровати.

– Есть кто живой? – позвал Матвей, не переступая порог, чтобы не навлечь на себя обвинение в несанкционированном проникновении.

– Ахтунг! – не по существу, но с большим чувством произнес снеговик, выглянувший из-за спинки кровати, точно из-за ширмы кукольного театра.

Увидев еще одну белую морду с красным носом, Матвей подавился вежливым приветствием и спросил совсем не то, что намеревался:

– Блин, да сколько ж вас тут?!

– Нихт ферштеен! – не по-русски заявил белый монстр, пятясь и прячась в складках занавески.

Краем сознания Матвей отметил, что застенчивый нерусскоязычный снеговик из шестьдесят пятого номера держится совсем иначе, нежели его хамовитый собрат из шестьдесят седьмого. Очевидно, давала о себе знать хваленая европейская культура.

– Пардон, – тоже не по-русски брякнул Матвей и закрыл дверь.

Два снеговика – это было чересчур даже для очень представительного международного саммита. Зародившееся у Матвея подозрение, будто старческий маразм пришел к нему с опережением графика, усилилось.

Секунд двадцать он смотрел на дверь, непроизвольно чеша в затылке и шевеля губами, потом мимо него довольно невежливо протолкались два мужика, шагавшие по ковровой дорожке плечом к плечу. Выглядели они как ветераны уличных боев: один приволакивал ногу, а у другого был подбит глаз, да так основательно, что лиловый синяк окружал стекло темных очков широкой каймой.

Без всякой симпатии покосившись на Матвея, увечные грубияны остановились под дверью номера 1567 и переглянулись.

– Ты первый! – подтолкнув хромого, сказал одноглазый.

– Тук-тук! – не прикасаясь к двери, возвысил голос хромой.

– Мужики, там снежная баба, – по-товарищески предупредил Матвей.

– Ни фига себе нежная! – потрогав заплывшее око, пробормотал одноглазый, у которого, похоже, проблемы были не только со зрением, но и со слухом.

– Может, ну ее на фиг? – оживился хромой.

– Именно туда, Андрюша, именно туда!

Одноглазый криво усмехнулся и подтолкнул товарища к двери.

Матвей повернулся к калекам спиной, пошел по коридору и мимоходом нарочито небрежным светским тоном спросил горничную, толкающую перед собой тележку с бельем:

– Девушка, что за клоуны у вас тут живут?

– Это вы про немецкого фашиста говорите или про индийскую принцессу? – кокетливо поправив обесцвеченный локон, охотно включилась в беседу дружелюбно настроенная Клава.

Непринужденно прозвучавшая фраза будила воображение. Сельский опер понял, что реальный размах финансового шабаша намного шире, чем он думал. Ностальгия по тихой станице Трюховецкой с ее монорасовым обществом накатила на него, как упряжка ездовых оленей. Матвей потер лоб и болезненно скривился.

– Вам нехорошо? Может, дать таблеточку от головы? – заволновалась общительная горничная.

– А от маразма у вас ничего нет? – морщась, спросил Матвей.

– Тут никого нет! – громко удивился хромой, осмелившийся заглянуть в шестьдесят седьмой номер.

– А вы в шестьдесят пятый зайдите, там еще один сидит! – не оборачиваясь, угрюмо посоветовал Матвей.