Впрочем, радость Сильви быстро сменилась ужасом. Ее охватило желание броситься бежать, но он удержал ее, схватив за край накидки.

– Прошу тебя, Сильви, ради памяти о прошлом подари мне хотя бы краткий миг, который нам по божьей милости дозволено провести вдали от любопытных глаз!

– Божья милость? Не слишком ли высокопарное высказывание применительно к простой случайности?

– Случайность, о которой ты, видимо, сожалеешь…

– Я только что изменила клятве, которую дала твоей жертве: больше никогда в жизни с тобой не встречаться. Разве этого не достаточно?

– Нет, ты несправедлива. Когда двое сходятся и обнажают друг против друга шпаги, то шансы их равны. Кровь за кровь, жизнь за жизнь! Если один из них падет замертво, то его так же неверно называть жертвой, как и его соперника – палачом.

– Тем не менее он пал от твоей руки.

– Я этого не хотел. В этом заключалась разница между нами: он дрался с намерением меня убить, я – нет.

– Ты так в этом уверен?

– Уверен, говорю совершенно искренне! Мы с ним были равны в искусстве фехтования, просто мне не хотелось умирать. Возможно, я оборонялся с излишней яростью. Я уже давно пришел к заключению, что лучше бы смерть принял я, а не он: лучше и для меня, и для тебя… Моя тень была бы счастливее меня живого: она обитала бы вблизи тебя все эти нескончаемые годы, на протяжении которых ты не покидала своих земель. Как же они меня измучили!

– Глядя на тебя, с этим нелегко согласиться, – заметила Сильви с оттенком горечи, не ускользнувшей от Франсуа.

– Перестань! Или ты будешь утверждать, что я не изменился?

Утверждать это значило бы грешить против истины, но перемены пошли ему на пользу: он стал еще неотразимее. Его волосы, некогда светлые и очень длинные, потемнели и уже серебрились на висках. Теперь он подстригал их на уровне плеч и отбрасывал назад, открывая полное энергии лицо с резкими чертами, обнаруживавшее ныне гораздо больше сходства с Сезаром Вандомским, его отцом. Прежний молодой северный бог уступил место просто зрелому Франсуа де Бофору, и это произошло даже к его выгоде: его фигура приобрела основательность, он великолепно смотрелся в своем серебристо-сером замшевом камзоле и сапогах кавалериста.

– И верно, тебя не узнать, – согласилась Сильви.

– Внешность обманчива, Сильви, – возразил он. – Сердце осталось прежним и, как и прежде, принадлежит только тебе.

– Еще одно словечко на эту тему, и я уйду! – сурово предупредила она и в подтверждение своей угрозы сделала шаг в сторону, но он опять ее удержал.

– Я полагал, что после стольких лет раскаяния завоевал право рассказать тебе без обиняков о своем чувстве.

– Нас разделяет память об убитом тобой человеке. Она лишает тебя всех прав. К тому же я тебе не верю. Да, я жила вдали от двора, однако до меня все равно доходили многие слухи. Например, о тебе и некой мадемуазель де Герши; теперь поговаривают о госпоже д'Олон…

По легкой улыбке, которую он не сумел скрыть, она поняла, что совершила ошибку, признавшись в сохранившемся у нее интересе к нему, и мысленно обозвала себя дурочкой. Настал момент уйти, в противном случае диалог продолжился бы уже в ином тоне. Резко развернувшись и задев его по лицу своей накидкой, она внезапно оказалась нос к носу с Никола Фуке. Тот обратился к Франсуа с вопросом:

– Как ваши успехи? Все ли будет готово для услады их величеств, когда они выйдут после мессы?.. О, кого я вижу: госпожа герцогиня де Фонсом! Определенно сегодня день сюрпризов и счастливых для меня случайностей: ведь я повстречал вас! Как я погляжу, вы – ранняя пташка.