– Как видите, задача такая, что решить ее можете только вы, пан Казимир.

Щепаньский довольно засмеялся:

– Вы меня захваливаете, мистер Дэвис!

– Лишь констатирую правду. Кто в этой стране, кроме вас, за два дня может раздобыть советское авто и документы на него? Я таких не знаю.

– Мне лестно и в то же время обидно, мистер Дэвис. В этой стране давно выросли новые замечательные специалисты, неужели вы их проглядели?

– Вовсе нет, пан Казимир. Просто я консерватор и на крутых поворотах отдаю предпочтение проверенным партнерам.

Щепаньский склонил голову:

– Благодарю вас. И, если позволите, еще один вопрос… Хозяева машины и документов должны… исчезнуть?

– Пан Казимир! – Американец всплеснул руками и укоризненно покачал головой. – Зачем же так натуралистично? Давайте сформулируем более мягко. Допустим, так: эти люди не должны предъявить кому-либо претензий на свои утраченные права и собственность ни в настоящем, ни в будущем.

– Прекрасно. Мы поняли друг друга, мистер Дэвис!

В тот день над Варшавой неожиданно прогремел гром. И сразу хлынул ливень. Огромная черная туча надвинулась на город со стороны Соколова, прошла над Охотой, Мокотовом, закрыла небо над Лазенками, Маршалковской, одним краем коснулась Старе-Мяста и ушла за Вислу.

Дождь вымыл, освежил город и так же внезапно окончился. Снова засветило солнце, зачирикали примолкшие было воробьи.

Бронзовый Фредерик Шопен, сидя в кресле вечности в Лазенках, бесстрастно взирал на шумный город, кружившийся в вихре злотых и долларов между продажами и покупками.

По влажной аллее парка в Лазенках вялым, неторопливым шагом двигались двое. Один – высокий, худой, в потертых джинсовых брюках, в белой майке с этикеткой «Столичной» водки во всю грудь. Второй – ростом пониже, но такой же худой, изрядно потрепанный жизнью. Он косолапил и ежеминутно вытирал мятым платком блестевшую лысину. Из-под серого, видавшего виды пиджака выглядывала на свет такая же, как у высокого, майка с водочной этикеткой.

Элегантный поляк в широкополой техасской шляпе, в тени полей которой серебрились виски, шел им навстречу, держа в руке свернутый черный зонтик-тросточку. Поравнявшись с мужчинами, он коснулся пальцами края шляпы.

– Здравствуйте, панове. Вы из Союза? Я не ошибся?

Узнать русского в Варшаве совсем не сложно, и поляк не ошибся.

– Что там у вас новенького со вчерашнего дня? – спросил он с интересом и тонкой иронией одновременно.

– Что нового? – повторил вопрос лысый и ощерил зубы в улыбке. – Президент.

Поляк удивленно вскинул брови.

– Не понял, панове…

– Он опять изменился, пан…

– Ольшанский, – подсказал поляк.

– Так вот, пан Ольшанский, президент у нас постоянно меняется в лицах. Утром он генеральный секретарь и первый коммунист мира. Вечером – ни тот, ни другой. Поначалу всех зовет за собой на ставропольский путь, потом вдруг один сворачивает на польский…

– Не понял, панове. – В голосе поляка прозвучала обидчивая настороженность. – Что вы имеете в виду под польским путем?

– А то, что наш президент пойдет к чертовой матери вслед за вашим паном Карусельским.

– Ярузельским! – догадался поляк и громко захохотал. – Вы веселые люди, панове. С вами и выпить не грех. Нет ли у вас случайно бутылочки? Я куплю. Одну, две… Ящик… десять ящиков…

Русские понимающе засмеялись.

– А если нет? – спросил высокий.

– Тогда снимите рекламу, – сказал поляк, тыча пальцем в майку.

Минуту спустя они уже торговались. Поляк сбивал цену, русские старательно ее удерживали.

– Тридцать тысяч злотых, – настаивал лысый, стремясь загнать цену бутылки на астрономическую высоту.