– Федя, мля, а потом бегом пару коробок с лентами к пулемету на стык! И броник не забудь с каской. – Я прям как мама и переживаю за своего водителя. Мы ждем, передернув затворы. Млять, не могу удержаться и просто ору Мамедову, сорвав респиратор с лица.

– Мамед? – зову я. Эхо отсутствует, это хо-рошо.

– Что-о? – приподнимается Мамедов над стволом своей машинки. Вид у него со стороны – просто ужасный. Вестник ядерной смерти. Только косы не хватает. Как кошмар из моего сна.

– Ты затвор назад вернул? – беспокоюсь я за пулемет, который будет меня прикрывать.

– Вернул! – отвечает Мамед, и я чувствую, как он там под респиратором улыбается моему мандражу перед боем.

– Пока не выстрелю, огонь не открывать! – еще раз напоминаю я мстительно самому себе и солдату.

Файзуллу я не вижу, но его, я точно знаю, учили в учебке снайперов, и успокаиваюсь. Только я прикладываюсь щекой к автомату, как невидимая перестрелка и рев мотора слышатся рядом, а из-за поворота неуклюже выворачивает «уазик» в клубящейся туче пыли за ним. Машина ревет, едет как-то необычно, присев на заднюю часть корпуса. За рулем водитель, на заднем сиденье кто-то, кто смотрит назад, удерживая в руках автомат. На «уазике» нет тента. Он приближается. И я понимаю, почему он так странно едет. Задние колеса катятся на ободах, без резины, которая висит рваными лохмотьями и мелькает при вращении, загребая и выбрасывая вверх и назад пыль. Водитель грязен, лицо и шея черные, как вымазанные в саже, с потеками размазанных потных дорожек. Форма на нем рваная, погончики болтаются оторванными ушами. Руки на руле с красными полосами содранной кожи. Глаза, глаза у водителя безумные. Он заряжен, как автомат, на выполнение одной задачи – удрать от преследователей. И страх быть пойманным теми, кто за ним гонится, давит ногой на педаль газа, не жалея двигатель и трансмиссию. Лицо пассажира с автоматом мне не видно. Зато его спина, закрытая рваной курткой афганки, говорит мне о том, что это наши. А еще на бампере автомобиля, белым по черному, выписан военный номер автомашин нашего отряда. «Уазик», виляя по грунту, приближается к стыку, он почти доехал. Я пропускаю его, не выдавая своего присутствия, когда из-за поворота злобно, с криками выбегают шесть фигур, одетых в камуфляж. Камуфляж, но не наш. Я такой в магазине «Все для охоты» видел. Европейский, натовский, видно срок хранения истек или новый цифровой пришел, и они его сюда пхнули. По принципу: «На тебе, боже, что мне негоже». Сидящий сзади на «уазике» военный делает три выстрела, и автомат замолкает с характерным стуком утыкания затвора в горб подавателя опустошенного магазина. Писец, у него патроны закончились совсем. Это последнее, что думаю я, нажимая на спусковой крючок автомата. Моя очередь почти сливается с солидным басом ПКМ с горки и ударом хлыста СВД Файзуллы. Но выбежавшие охотники успевают открыть огонь по «УАЗу», который утыкается в подъем сопки и глохнет. Водитель, брошенный ударом пули вперед, безжизненно валится грудью на руль. Сидевший сзади стрелок вылетает вперед на капот и валится вбок, выпустив ненужный автомат из рук. Одновременно с происходящим под сопкой надо мной раздается знакомый грохот бьющего по ушам выстрела из РПГ. Фугасная надкалиберная граната вжикает в облако пыли и разрывается, разметав двоих преследователей в стороны. Одного из шести валит Файзулла. Второго заставляет упасть на спину пуля, выпущенная Мамедовым из пулемета. Я не попадаю ни в одного из нападавших. И это меня огорчает так, что оставшиеся в магазине патроны достаются пятому из камуфляжников, и я рву короткими очередями его одежду и пыль вокруг него, пока в магазине не заканчиваются патроны. Меняю магазин.