Из дома вышла невысокая светловолосая девушка, приблизилась к нам, посмотрела вопросительно на Нордана.

– Вымыть, переодеть – пока во что найдешь – и ко мне, – повторил мужчина и широким шагом двинулся к особняку. – Эти тряпки, которые на девчонке, можешь потом сжечь. Только не под моими окнами.

Девушка проводила Нордана взглядом несколько удивленным и не слишком почтительным, затем повернулась ко мне, улыбнулась неожиданно приветливо, доброжелательно.

– Здравствуй, меня зовут Пенелопа, можно Пенни. Я домоправительница и по совместительству иногда няня.

– Сая, – мои руки стянули ворот плаща, запахиваясь в единственное пока прикрытие.

– Рада познакомиться, Сая. Идем в дом. Ты, наверное, голодна?

Я медленно, нерешительно кивнула. Возможность помыться нормально, еда – вот и всё, что должно волновать меня сейчас. Думать о ближайшем будущем не хочу и не буду.

* * *

Впервые самодвижущиеся экипажи я увидела несколько недель назад. Большие, неповоротливые, чёрные, окутанные дымом и едким запахом топлива. Сзади к ним цепляли два-три тряских фургона, и металлическая гусеница тяжело, словно с усилием трогалась с места, неспешно увозя десятки и сотни людей прочь от разрушенных домов, от обратившихся в прах надежд и чаяний, от сгоревших прежних жизней. Гордая, свободолюбивая Феоссия отказалась покориться империи, склонить голову по первому требованию императора и некогда прекрасная, цветущая страна исчезла во всепоглощающем пожаре. Син был одним из последних городов, захваченных огнем вторжения. Уединенность маленького города, расположенного вдали от больших дорог, практически на другом конце страны, взрастило слепую, безумную веру, что пожар нас минует, что о нас забудут, пройдут мимо, как проходят взрослые мимо спрятавшегося под кроватью ребенка.

И только ребенок в детских своих заблуждениях верит, что под кроватью не будут искать в первую очередь.

Послушниц и молодых жриц действительно не трогали. Нас собрали во дворе перед самим храмом, записали имена и погрузили по фургонам. Везли долго, через всю Феоссию. Пожар постепенно затухал, оставляя огромное безжизненное пепелище под реющими флагами и знаменами империи. Кто-то бежал на юг, кто-то остался и защищал свой дом до конца, кто-то смиренно ждал неизбежного. Множество железных гусениц ручейками, точно возвращающиеся в муравейник муравьи, стекались в империю, неся тщательно собранные трофеи.

Мыться пришлось в присутствии Пенелопы, но девушка не смотрела на меня в упор, и ванная комната лучше общественных бань, куда каждое утро со дня открытия рынка Шадор водил рабов. Опасался, что не столь изысканно «благоухающий» товар может отпугнуть возможного покупателя.

Настоящая ванна. Горячая вода. Душистое жидкое мыло в белой бутылочке. Свежее полотенце. Пока я, завернувшись в мягкую ткань, сушила волосы, уже знакомый молодой человек принес мне тушеного рубленого мяса с картошкой, булочку и апельсиновый сок, а Пенелопа – старое синее платье. Нижнего белья моего размера, естественно, не нашлось, да и платье принадлежало самой девушке, оказавшись для меня немного широковатым, однако я не возражала. Приятно наконец надеть что-то с рукавом и без декольте до пупка.

Я поела и оделась, и Пенелопа повела меня к Нордану.

Внутри дом красив не меньше, чем снаружи. Обшитые деревянными панелями стены, картины. В основном, пейзажи, но встречались и портреты, запечатлевшие незнакомых мне людей. Старинная мебель, украшенные росписью вазы, позолоченные канделябры. Я вертела головой, мечтая рассмотреть всё это великолепие поближе, неторопливо, подолгу любуясь каждой картиной. Портреты меня не интересовали, зато удивительные, яркие пейзажи притягивали взгляд. Иссушающие пустыни дальнего юга, бескрайние заснеженные просторы севера, цепи горных хребтов, тропические леса, синяя гладь морей.