- Здесь было больно? – он нащупал сжавшийся вход и погладил его, чуть касаясь.

- Здесь, - тихо ответила девушка.

- У нас, на Севере, волки зализывают раны своим раненным волчицам, - сказал Кристиан. – Так их жалеют и лечат. Дай, я полечу тебя. Не бойся. Не возьму тебя, если не пускаешь.

Девушка испугано вздрогнула, но ноги покорно развела и обняла ими горячие плечи Кристиана. Он устроился между ее ног, обнял ее бедра, прижался поцелуем к нежной внутренней поверхности, где кожа тоньше розового лепестка.

- Как же ты пахнешь, - прошептал он, одурев от ее аромата, целуя ее еще и еще, прихватывая губами тонкую кожу, целуя гладкий лобок и скрывающие лоно губы. – Как самая спелая ягода. Нет в мире женщины вкуснее!

Он провел языком по ее губами, еще и еще, все настойчивее, пока они не набухли и не раскрылись перед ним сами, открывая лоно, и девушка вздрогнула, нетерпеливо завозилась.

- Что, больно? – сочувственно спросил хитрый Кристиан, поглаживая ее шелковистые, подрагивающие бедра. – Бедная. Все еще болит.

Он склонился над подрагивающей девушкой и его язык настойчиво пощекотал сжатый вход в ее лоно, мягко, но чувствительно, и девушка снова охнула. В ее животе вдруг разгорелось странное ощущение – жара и слабости, - и лоно, не знавшее ласки, зажгло странным жжением.

- Тут тоже больно? – сочувственно поинтересовался Кристиан, положив горячую ладонь на ее вздрагивающий живот и касаясь языком маленького бугорка меж ее припухших розовых губок.

От самого легкого касания к этому месту девушка охнула, неловко задвигав бедрами, словно пытаясь отползти, освободиться от рук, удерживающих ее за бедра, но Кристиан нашел свою сладкую ягодку и отпускать ее не собирался. Его губы сжимали, ласкали ее, язык вылизывал, дразнил этот чувствительный бугорок, и девушка, борясь с противоречивыми желаниями тотчас сомкнуть, сжать ноги или прижиться еще крепче дрожащим телом к жадному языку, к поглаживающему быстро намокающий вход пальцу, унимающему острый жар, но рождающему приятную желанную тяжесть, прорастающую теплым потоком вглубь тела.

- Терпи, ягодка моя, - шептал Кристиан, на миг отстраняясь. Ее крики звенели в его ушах, его руки дрожали, сжимая ее мягкое теплое тело, разгорающееся жаром желания. – Знахарки же, небось, не так лечат? Заставляют пить горькие снадобья за тычут руками куда не следует? Я не обижу, ягодка, - и он снова касался языком набухшего, пульсирующего бугорка, и девушка заходилась в нежных стонах, не в силах их сдержать.

Лечение Кристиана оказалось странным и коварным; оно было невыносимым, девушка дрожала, крепко прижатая к его языку, к его ласкающему рту, то вскрикивая и мечась, то в изнеможении падая в постель, горячо дыша раскрытыми губами. Она и не заметила, как большой палец Кристиана проник в ее тело, совсем неглубоко, и теперь поглаживал ее изнутри, наполняя ее живот тяжелой пульсацией, такой приятной и желанной. От более глубокого проникновения девушка зарычала, заворчала как волчица, дрожа напряженными ногами, животом, нетерпеливо ерзая и не понимая сама, чего жаждет и к чему стремится ее тело, наполненное непонятным обжигающе-приятным жаром.

Кристиан, до того укрощающий, сдерживающий свою страсть, свое желание, словно с ума сошел, исцеловав свою ягодку всю, жадно вылизывая ее промежность, каждый сантиметр ее нежной кожи, его губы стали боле жадными и настойчивыми, ласки – более грубыми. Он сжимал руками бедра девушки, словно уже хотел стащить ее пониже, подмять под себя, войти в ее мокрое лоно и почувствовать его жадные сокращения. Его член напрягся, встал, нетерпеливо подрагивая, и даже прикосновения к постели им были невыносимы, мужчина прижимался животом к простыням, стараясь не двигаться, чтобы не тревожить распаленную плоть, и со стоном продолжал ласкать и щекотать языком свою ягодку, сходя с ума от ее нежных вздохов, от изгибающейся поясницы в своих руках.