– Но, милая, зачем ты на это пошла? – шепнул девушке Тристан. – Ты ведь нарочно провинилась! Неужто ты хотела, чтобы тебя сослали в город?

Толпившиеся с ними в катящейся повозке принцы и принцессы в отчаянии стонали и ревели. Тристан постарался избавиться от кожаных «удил», распиравших ему рот, и вскоре эта ужасная затычка свалилась на пол. Красавица тотчас же последовала его примеру, высвободив рот единственным имеющимся у нее орудием – языком – и с восхитительным вызовом выплюнув кляп.

Они и без того были осужденными на кару невольниками – так что мог изменить этот ее бунтарский жест? Все они были отданы собственными родителями живой данью королеве Элеоноре, и им было велено все годы услужения беспрекословно ей подчиняться. Однако они ослушались и теперь были приговорены к тяжкому труду и безжалостному пользованию простолюдинами.

– Зачем, Красавица? – не отступал Тристан. Но, едва выдохнув свой вопрос, молодой принц горячо приник к открытому рту девушки. Она, привстав на цыпочки, ответила на его поцелуй, и тут же его член уверенно скользнул в ее влажное, зовущее, жаждущее лоно.

Если бы только у них не были связаны руки! Если б она могла обвить его в объятиях!

Внезапно ее ноги оторвались от днища повозки, девушка повалилась на грудь Тристану, «оседлав» его, и внутри ее так бешено запульсировала страсть, что она уже не слышала возле себя ни криков, ни хлестких ударов плетей – лишь собственные громкие прерывистые вздохи.

Казалось, целую вечность она качалась на волнах страсти, ничем не привязанная к реальному миру с этой жутко скрипящей повозкой на огромных колесах, с назойливыми стражниками, с еще по-утреннему тусклым небосводом над темными пологими холмами и далеким очертанием города, тонущего впереди в голубой дымке долины. Для нее не существовало ни поднимающегося в небо солнца, ни топота конских копыт, ни тыкающихся в ее воспаленные ягодицы мягких конечностей других уворачивающихся от ударов невольников. Был лишь этот мощный член, врывающийся в нее, подбрасывающий и безжалостно несущий ее к безмолвному, но оглушительному взрыву наслаждения. Наконец ее спина изогнулась дугой, ноги выпрямились, напряженные соски уткнулись в горячую грудь Тристана, и в тот же миг его язык глубоко и страстно вонзился в ее рот.

В дурмане экстаза девушка почувствовала, что чресла юноши забились в завершающем напористом ритме. Она не могла больше этого вынести – волна наслаждения, все нарастая, разбилась наконец и хлынула через край, завертев ее в своем водовороте. И где-то за пределами сознания она уже не ощущала себя человеком – все человеческое, как ей казалось, растворилось в этом бушующем море сладострастия. И сейчас она не была принцессой по имени Красавица, которую некогда доставили нагой рабыней в замок разбудившего ее принца… Хотя ведь именно в замке у принца она впервые познала эту блаженную, упоительную муку!

Сейчас, забыв обо всем, она ощущала лишь влажную пульсацию своего лона и владеющий им, ритмично вздымающийся его член, и наслаждалась поцелуями Тристана, все более страстными, тягучими, проникновенными…

Но тут резко отшатнувшийся от плети невольник прижался горячим телом к ее спине, к правому боку повалился другой, и чьи-то шелковистые волосы словно кистью прошлись по ее голому плечу.

– Зачем же, зачем, Красавица? – снова зашептал Тристан, нежно касаясь губами ее губ. – Ты, должно быть, специально это сделала, чтобы сбежать от кронпринца. Ты для него слишком восхитительна, слишком совершенна!