– Запах будет сильный, – заметил сапер деловито.

– Это не беда. Я этого запаха за свою жизнь так нанюхался, что привык, – не рисуясь, а констатируя факт, сказал Алексеев.

– Понятно. Раз это хотя бы десятку наших раненых поможет… – начал было младший сержант, но фельдшер не дал ему договорить, сказал уверенно:

– Здесь речь о десятках тысяч раненых. И не только сейчас. Такой материал лет на сто выстрелит.

– Тогда тем более, – пожал плечами сапер. После чего помог сделать десяток носилок, что было особенно ценно – у похоронщиков кроме десятка разномастных лопат больше инструментов не было. Также пообещал раздобыть кувалду и точило. К радости Ивана Валериановича, и здесь не подвел.

Оставалось съездить на телеге туда, где предложил поставить сарайки младший сержант. И да – найти среди похоронщиков тех, кто будет держать командование в курсе дела. Именно поэтому Иван Валерианович попросил себе в кучера бойкого и шустрого ярославца Румянцева, который охотнее отзывался на имя Егорушка. Был он, как наметил опытным глазом, вроде бы ротным остряком – в любой роте такой должен быть, вроде как несерьезный шут, только вот взгляд у Егорушки был стальным, успел как-то старый фершал увидеть за хохотком и шуточками с прибаутками. Хроменький несерьезный балагур не может так глядеть. А у Егорушки – проскочило. Один разик. Демаскировался. Потому взял с собой Алексеев и матросика Ванечку. Мало ли.

Приехали, оглядели место. Красивое место, подходящее. Есть где сарайки поставить, к воде спуск отличный, в общем – самое оно.

Егорушка сметливый малый, услужливый – и колышки воткнул и веревочки натянул. В общем – приходи, кума, любоваться. И Иван Валерианович вынул из сумки фельдшерской трофейную австрийскую флягу, булькнул ею в воздухе и приглашающе мотнул головой.

Егорушка оживился при виде фляги, засуетился. Облизнулся плотоядно, глядя алчуще. Алексеев, не торопясь, со вкусом, разложил на своей сумке, ставшей вмиг скатертью-самобранкой, два кусочка хлеба, выставил Румянцеву мензурку, себе колпачок отвинтил от фляги и каждому уверенной рукой налил «по три булька».

– А ему? – показал бровями на матроса Егорушка, а нос его непроизвольно нюхал жадно аромат в воздухе.

– А молод еще. Пусть пока так походит. Давай, за знакомство!

Выпили, закусили, как полагается после первой воздухом, улыбнулись друг другу с уважением.

– Есть у меня к тебе дело, Егорушка. Вижу я, что ты не так прост, как выставляешься. И умен ты, без всяких сомнений…

– Кто пьян да умен – два угодья в нем! – хвастливо ответил Румянцев.

– Вот! И потому нужна мне твоя помощь. Надо нам эту работу исполнить как можно лучше. А публика у нас собралась, да ты и сам видишь, – пригорюнился Иван Валерьянович.

– Это да, шаромыжники и прохиндеи, – согласился Егорушка, влажно поглядывая на флягу. Старый фельдшер угощал не абы чем, а медицинским спиртом, чуточку, по уму разбавленным дистиллированной водой с добавками для вкуса и аромата – чуточку сахара, чуточку лимонной кислоты и еще всякого нужного. Царская получалась амброзия.

– Вот! И есть у меня опасение, что испортят эти дегенераты нам всю обедню. А этого допустить никак нельзя. Потому к тебе как человеку умному и обращаюсь. Да ты не спорь, я же знаю, что говорю. Военно-врачебную комиссию вокруг пальца обвести может только очень умный человек!

Егорушка нехорошо поглядел, метнул взгляд на матроса Ванюшу.

– Да я никому не скажу, что ты самострел. Особенно – если ты мне поможешь работу выполнить, чтоб те оглоеды нам не помешали, – спокойно и миролюбиво произнес старый фельдшер. Правда при этом и у него глазки сталью блеснули.