– О чем он? – нетерпеливо осведомился лейтенант без фамилии. Должен бы по уму представиться, а что-то не стал, а Берестову на это было плевать, если честно.

– Говорит, что все мы будем уничтожены. Если мы вернем его обратно в часть, то он постарается, чтобы нам оставили жизнь. Но не гарантирует, хотя – постарается. Обещает, – озадаченно откликнулся Майер.

А старлей, на которого навалилась совершенно чудовищная, свинцовая усталость, неожиданно для себя подумал, что немец этот пленный сейчас чертовски похож на удивленного барана, с которым заговорила трава. А он ее как раз собрался есть. Не должна говорить в принципе – а вот поди ж ты. Вот баран и обалдел.

Немец захлопал телячьими ресницами и убежденно проговорил еще что-то.

– Сопротивление бесполезно, русские войска разгромлены, а немцы уже победили, – перевел Майер немного растерянно, потом попытался в чем-то убедить собеседника. Тот удивился еще больше. И это было совершенно непонятно, лучше бы этот пленный нагло ухмылялся.

И странно было, что шлемофоны только загалдели в ответ, а Головин даже кукиш показал. Берестов и сам ситуацию не понимал – почему так? Ведь немец этот явно не буржуй – видно даже по мозолистым лапам, что то ли рабочий, то ли крестьянин, должен потому проявлять классовые инстинкты и перейти на сторону страны победившего труда, а тут такое. И ведь убежденно говорит-то. Уверенно. Как о хорошо известном и проверенном. Майер опять залопотал по-немецки, пленный вытаращился на него совершенно изумленно.

Сказал что-то, как плюнул. И еще добавил что-то, отчего Майер заалел пунцовым цветом до кончиков ушей.

– Ладно, что этот тип болтает? – спросил командир-танкист.

– Матерится, – коротко информировал Майер.

Пленный понял, видно, что его словесы пропадают зря, и добавил для понятности:

– Сталин – капут, рус – капут! Йобтвамат!

– А еще говорят, что культурная нация! – удивился искренне Головин. Майер явно обиделся и разозлился:

– Да, немцы – культурная нация! А к этим нацистам это не относится, какая у них культура, нет у них культуры сейчас совсем! Это вы так считаете по старой памяти, Гете – Шиллер! А сейчас там в стране сплошная серость и тупость дикая, да с технической грамотностью, к сожалению! Идеи у них – самые варварские, средневековые! Какая ко всем чертям культура!

– Дураки, значит, как в кино кажут? Вон как прут эти дураки! – хмыкнул Головин.

– Нет, отнюдь немцы не дураки, но и не культурная нация, цирлих-манирлих. Вот этот простой солдат, – тут злой Майер кивнул в сторону пленного, – имеет среднее образование. А оно у него какое? Там у них нашего нормального образования нет.

– Заливаете, Майер, – отозвался командир, – у нас вона только семилетнее образование ввели всего лет шесть назад, а у них – сто лет уже как среднее всем! Короче – что сказать хотите? Нам спешить надо, времени нету тут рассусоливать.

– Нет, командир, это важно. Сам только понял, потому и вам скажу. Это – важно! – убежденно сказал Майер.

Видно было, что товарищи к своему советскому немцу относятся как минимум с уважением, даже командир, звания которого так Берестов и не понял, а спрашивать сил не было, коротко приказал: «Как можно короче!»

– Образование у них есть. Но после Великой войны в голодуху просело оно сильно. Не до того было. Этот призывник, как и его товарищи, после блокады рос, англичане их хорошо приморили континентальной блокадой, мне точно говорили – дети в Германии без ногтей рождались, дистрофиками.

– Майер, время!

– Да, командир, чуток еще! Версаль Германию растоптал. Детишки эти, что сейчас против нас здесь воюют, росли в голодухе, рахите, унижении, безработице, безысходности.