– Как я возьму, если ты вчера последние пять тысяч из стола забрала. Давай их, я разменяю…
– А у меня нет…
– Нет?! Но ты же вроде ничего не покупала вчера…
– Не покупала…
– А те пять тысяч где? Потеряла?
– Нет… Я у Любушки оставила… Ты же видел, как они живут…
Я видел, конечно…
Только и у нас эти деньги последние были.
Хотелось сказать жене что-нибудь резкое, но она так виновато смотрела на меня, что не хватило духу обругать ее.
– Ладно… – сказал я. – Займу у кого-нибудь… А там, может, за книгу мою деньги подойдут…
Натянул сапоги.
Когда пальто застегивал, телефон зазвонил.
– Николай Михайлович! – раздался женский голос. – Вам надо к нам приехать, гонорар получить…
– За что?
– Вам, как консультанту, гонорар выписан…
– Да что я там консультировал? Просто поговорили… – Я не знаю ничего… Вам пятьдесят тысяч выписано. Адрес помните?
Такой вот эпизод…
Я его про себя «Любушкиной десятиной» называю…
В темнице был, и вы пришли ко мне…
Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?
Тогда скажет им в ответ: истинно говорим: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне…
От Матфея, 25, 44–46
Еще не рассвело, когда наша машина въехала в поселок Металлострой.
Темнели в морозных сумерках строения ИТК № 5.
По верху высоких стен, остро вспыхивая в прожекторном свете, бежала колючая проволока…
1
Подобные учреждения узнаешь сразу. И не только по колючей проволоке, а по особой нежили вокруг, по омертвевшему равнодушию окружающего пейзажа.
Священник Александр Степанов – у него был пропуск! – ушел в зону, чтобы начать исповедь, а протоиерей Владимир Сорокин отправился хлопотать о пропусках для меня и для певчих. Дело – мы приехали в воскресенье – неожиданно затянулось.
Постояв в плохо освещенном вестибюле, я вышел на улицу.
Видимо, близилась пересменка, и на ступеньках топтались охранники с автоматами.
Вспыхивали в сумерках огоньки сигарет.
Разговоры шли о пайковом довольствии. Мелькали названия горячих точек. Но мимоходом… На предмет воспоминаний, как там обстояло с пайковыми деньгами.
2
Рассвело, когда наконец все согласовали.
Мы по трое начали заходить в тамбур с автоматически захлопывающимися решетками.
Здесь проверка. Осматривают вещи. Сверяют паспорта с пропусками.
Все это по-тюремному медленно и настороженно.
Коротая время, я разглядывал фотографии – в анфас и профиль, – висящие на стене в будочке контролерши. Над фотографиями надпись: «Склонны к побегу».
Наконец проверка завершена.
Первая тройка проходит в зону.
И здесь – так неожиданно после бесконечных согласований и проверок! – улыбающееся, светлое лицо пришедшего встретить нас заключенного.
– Отец Александр уже исповедал меня! – весело говорит он, забирая у протоиерея Владимира Сорокина тяжелые сумки со свечами и книгами. – Послал вас встретить…
За улыбающимся, совсем непохожим на заключенного провожатым двинулись и мы.
Долго шли по промзоне.
Везде – колючая проволока.
Еще – надписи…
Например: «Женщинам без сопровождающих передвигаться запрещается!»
Наконец по оплетенным колючей проволокой переходам проходим в саму колонию.
Здесь многоэтажки казарм.
Грязновато-сиреневое здание клуба.
И вроде бы ничего странного, но все так безысходно и пропитано несвободой, что становится тяжело дышать.
И тут мы поворачиваем, и сразу в глаза – такой светлый здесь! – храм священномученика Вениамина, колокольня, а рядом – похожая на игрушку церковная избушка…
3
Храм священномученика Вениамина – первый тюремный храм, заново построенный в наши дни.