Однажды утром я ясно осознал, что мне пришло время двигаться дальше. Но к чему? Как оказалось, к любви.

Синтия. Она играла на виолончели и мечтала переехать в Вену, откуда была родом моя мать. В детстве родители каждый вечер играли ей перед сном Адажио для струнного оркестра Барбера. Она была первой девушкой, которую я хоть немного понимал.

В Нью-Мексико она приехала навестить мать, которая давно развелась с ее отцом.

Не могу сдержаться и пишу, как тот глупый юнец, которым был тогда. Меня не просто влекло к Синтии, – казалось, в ее присутствии весь мир немного менялся. Органические горы, чьи дивные очертания виднелись перед нами, действительно напоминая орган, были больше не грудой бездушных камней, а декорацией для наших забав. Наверное, глупо? Так и есть.

Она рассказывала о Калифорнии так, словно это место было средоточием магии. Деревья, океан. Я так и не дошел до океана, когда приезжал на Восточное побережье, так был занят в погоне за городскими мечтами. У меня была лишь невнятная фантазия о том, как я стою на пляже. Я обрисовал ей эту радужную сцену.

А потом она вернулась в Лос-Анджелес учиться играть на виолончели. Я должен был ехать за ней.

Выдержит ли машина дорогу до Калифорнии? Хватит ли мне денег на бензин? Тут мне подвернулся один музыкант из Калифорнии, с виду напоминавший Будду. Он искал свою подругу, которая его бросила, и предложил доехать до Лос-Анджелеса, скинувшись на бензин пополам.

Моя машина без днища и раньше выдерживала долгие поездки. Разумеется, я ездил на ней и в Санта-Фе, и в Тусон на научно-фантастический конвент. Когда нас остановили на границе с Аризоной, я вез этого «будду» и парочку геев-физиков. Патрульный полицейский в зеркальных солнцезащитных очках, прямо восковая фигура из музея, просунул голову в окно машины и спросил: «Орехи или фрукты везете?» Мы сами были те еще фрукты, так что вместо ответа заржали, как ненормальные. Нас, естественно, загребли для допроса в участок. Но в участке мы быстро всем надоели, нас отпустили, и мы поехали дальше.

Это воспоминание всегда ярко всплывает в памяти, потому что я не могу с ним как следует разобраться. Точно помню, что в машине нас было четверо, но у меня не было заднего сиденья. Я его туда поставил? Посадил их на тюки сена? Никак не могу получить осмысленную версию этой истории. Показательный пример того, каким интересным артефактом может быть память.

Меня оштрафовали за то, что по шоссе через Финикс я ехал слишком медленно. Как только мы проехали неправдоподобно высокие горы, окружавшие Палм-Спрингс, пустыню сменила зелень и грязный бурый воздух.

Синтия жила в Пасадене. Бедняга «Дарт» сломался, когда я практически подъехал. Семья Синтии, к моему удивлению, разрешила мне погостить у них, в большом доме в классическом стиле начала двадцатого века, так что мне не нужно было продолжать путь.

Синтия, должно быть, появилась из-за какого-то космического сдвига во времени и пространстве. Она говорила с едва различимым среднеевропейским акцентом, хотя и выросла в Лос-Анджелесе. Ее лицо заставляло вспомнить полотна Ренуара, хотя большинство ее друзей были загорелыми. Ее игра на виолончели напоминала самые первые записи классической музыки.

Пасадена была сюрреалистичной – не просто местом, а таинственной землей любви. В ней все было недосягаемым. Возвышающиеся над головой кроны пальм; непроницаемая атмосфера тайны; ухоженный пригород, который простирался дальше, чем можно было себе представить. Мне говорили, что он заканчивается у высоких гор, но из-за смога я так и не разглядел их. По парковкам расхаживали недавние эмигранты из Африки и несли на головах коробки с техникой, что купили в магазине электроники. Они смотрелись так же неуместно, как и я.