Тура понимал, что Назраткулов не просто заполняет паузу этими бессмысленными репликами, он выворачивает курс разговора в нужном направлении.

– Нам надо все упредить… Пока сверху мер не приняли. И доложить. Так и так. Сами разобрались. Но для этого необходимо точно установить, почему Пак оказался не на рабочем месте, а в кафе… – Назраткулов явно выводил разговор на Халматова.

Генерал достал сигареты, закурил. Он по-прежнему молча игнорировал присутствие Туры, и это придавало Назраткулову смелости:

– А заодно и об укрытых преступлениях… – Преступление в «Чиройли» давало возможность одним махом списать все долги, полностью очиститься.

Говоря, Назраткулов ни на миг не отрывал преданного взгляда от генерала: в любую минуту Эргашев мог сразу и резко поставить его на место. Но сейчас, похоже, генерал поддерживал игру.

«Необходимо срочно найти виновного, – определил Халматов для себя смысл происходящего. – Не преступника, а виноватого. Опередить министерство, доложить: «Виновный наказан». Похоже, на этот раз им буду я. И видимо, накажут меня круто… Тогда руководству можно будет просто поставить на вид… Или – указать…»

– В области не регистрируется каждый третий угон скота, каждая четвертая кража, – снова начал Назраткулов.

– Кража краже рознь… – осадил Эргашев. – В колхозе Кирова волки десять овец задрали. А считалось – похищено!

– Я не об этих случаях, Абдулхай Эргашевич, – тихо заметил Назраткулов.

Все отлично знали, о чем идет речь. Все области искусственно регулировали раскрываемость преступлений. Мубекская держала постоянно 100 процентов. Ниже Эргашев уже не имел права ее опустить. Поэтому в учет ставили только раскрытые преступления, по которым преступник с самого начала был известен. В конце каждого месяца начальник информационного центра вместе с генералом решал, какие преступления перенести на следующий месяц, в расчете на то, что за это время они будут раскрыты, какие под любым предлогом прекратить, соединить с другими делами.

Казалось, Назраткулов исчерпал лимит внутриведомственной самокритики, генерал уже отметил предел, но Назраткулов понимал, что случай, представившийся ему, в своем роде единственный: «накатывая бочку» на Туру, он спасает генерала, управление, себя, – и продолжал испуганно, но упрямо напирать:

– В колхозе Орджоникидзе, товарищ генерал, в феврале обворовали квартиру бригадира. Об этом упомянули и на активе…

– Разве? – не моргнув глазом, хмуро удивился начальник управления. – Мне об этом ничего не известно.

За дверью послышались шаги.

– Я нужен? – спросил Халматов у генерала. – Мне надо идти делом заниматься…

Эргашев не ответил. И ни разу не взглянул на него. Тура положил на стол составленный наспех список неотложных мероприятий, пошел к дверям.

На выходе он едва не столкнулся с кулинарным шествием.

В развевающейся белоснежной одежде, повар, похожий на индийского раджу, приближался к кабинету, держа высоко над головой поднос с натуральными шашлыками на ребрышках, свежими ароматными лепешками и только что нарезанным луком. Повар плыл в облаке острого пряного аромата. Его сопровождал маленький невзрачный человек с подносом, уставленным чайным сервизом. Третьим, в костюме, при галстуке, просительно улыбаясь, шел директор «Чиройли».