В конце концов, он никогда не был женщиной. Никогда не был матерью. Не дожил до средних лет. Никогда не был светским человеком. Никогда не был христианкой, дебютанткой, не переживал из-за целлюлита (хотя и у нее его не было). Никогда не попадал в ловушку утонченных и неудобных женских платьев и туфелек. Из-за своей одежды и обуви они вряд ли могут сделать шаг по пересеченной местности, о беге не может быть и речи, и да поможет им Бог, если им понадобится нанести удар. Он ненавидел то, что называл «сэндвичами для канареек», он думал, что собака нужна для того, чтобы с ней можно было играть и возиться, а не для того, чтобы вытирать ею пыль с яйца Фаберже, и он никогда не был ни кандидатом в члены, ни тем более членом «Джорджики» или «Четырех сотен»[38].

С другой стороны, она была дочерью видного теолога и выросла без радио и без фильмов. В основном ее развлечения состояли из сложных диспутов нравственных и религиозных философов, в сравнении с которыми она сама, благодаря природной одаренности и своему полу, была гораздо мудрее. Достаточно мудра, чтобы впитывать и в конце концов понять все, о чем они рассуждали, достаточно мудра, чтобы изредка вставлять свои комментарии, и достаточно мудра, чтобы отказаться от чужого знания в пользу того, которое, в точном соответствии с идеалами ее отца, приходит напрямую от Бога без посредников – хотя порой посредники могут быть успешными консультантами.

Кэтрин помнила давний вечер, когда мать сидела у камина в их доме на Саттон-плейс. Шелковое платье, цвет которого трудно описать, слегка поблескивало в свете камина, окружавшем ее мягким ореолом. Все гости за ужином были мужчинами. Они говорили о мостах, о давлении пара и об электричестве. Эвелин встала из-за стола первой. Потом Кэтрин потеряла терпение и пошла искать мать.

– Не беспокойся, – сказала ей Эвелин. – Это все очень интересно, о чем они говорят…

– Мне так не кажется, – возразила девочка.

– Потом ты это поймешь. Но, Кэтрин, все эти истины, не зависящие от нас, – то, о чем они говорят, законы природы, – так всегда и останутся истинами, не зависящими от нас. Важна та правда, которая от нас зависит. Вот что самое захватывающее. Вот где битва. Каждый помнит и ценит свою жизнь не из-за объективных истин, но из-за истин эмоциональных.

– Что ты имеешь в виду? – спросила девочка.

– Я имею в виду, что единственная настоящая истина, та, что длится и делает жизнь стоящей, – это истина, которая неизменна в сердце. Это то, для чего мы живем и умираем. Человек получает ее в прозрении, она приходит с любовью, и никогда не позволяй испуганным людям отвратить тебя от нее.

Хотя Кэтрин не вполне поняла эти слова – она была еще слишком маленькой, – смысл до нее дошел и остался с ней на всю жизнь.

Если же Кэтрин не полностью понимала заявления Эвелин, она делала свои – покруче. Природа не требует от детей понимать своих родителей и может даже потребовать, чтобы они их не понимали. Как и Билли – который, хотя ему было пятьдесят восемь лет от роду, по многим признакам казался гораздо моложе, возможно, из-за любви к розыгрышам (большинство из которых были непонятны тем, кто не был энтузиастом крокета), – Эвелин была переменчива, как погода в океане, но прочна, как основание Манхэттена.

Поздоровавшись с Гарри, она сказала:

– Единственным человеком, который когда-либо сделал с Беконами то же, что сделали вы, был Эл Смит, который набросился на деда Виктора, как бешеная собака, укусил его за ягодицу и вышвырнул из его раззолоченного кабинета.