– То есть Елизавету Петровну Романову отсюда выселят? – удивился Францев.

– Dura lex, sed lex, – продемонстрировал свою образованность следователь и быстро посмотрел на московское начальство, проверяя его реакцию. Затем перевел взгляд для участкового: – Закон суров, но это закон. Это по-латыни.

– Не совсем так, – произнес Павел. – Дело в том, что домик Дробышев подарил Лизе. Она вам разве не сказала? Дом он подарил, а земля осталась в его собственности. Для чего он это сделал, непонятно: хотел, вероятно, доказать свою любовь. Что бы ни было причиной такого поступка, без любви тут точно не обошлось. Да и бывшей жене он решил подсуропить. Теперь Лариса ни в каком случае не может претендовать на дом и на участок земли, к которому не имеет никакого отношения.

– Сейчас такие адвокаты, – напомнил Егоров, – смогут договориться с чертом, не говоря уже о судье.

– Я бы не утверждал так категорично обо всех адвокатах. Но в этом случае придется договариваться разве что с чертом, потому что Лариса при разводе сама подписала бумагу, что материальных и каких-либо иных претензий к гражданину Дробышеву Эдуарду Ивановичу не имеет.

– То есть мотив у бывшей жены отсутствует? – удивился следователь.

– Присутствует, но до тех пор, пока она не встретится с порядочным адвокатом, который сразу скажет ей об отсутствии всяких перспектив. А насколько я понял, своего адвоката у нее нет, и ей еще придется узнать горькую для себя правду. Но вряд ли бывшая жена Дробышева как-то связана с убийством: у нее повода нет, она вообще считала, что обдурила Дробышева при разводе, надеялась на счастливую жизнь с молодым мужем, а тот мажором оказался. Лариса пригрозила молодому мужу, что собирается подать на развод. Просто пригрозила, надеясь, что тот упадет ей в ноги и, рыдая, начнет просить прощения и умолять сохранить семью, а тот просто послал ее. Она не организатор убийства. Она симпатичная и добрая блондинка, вот только глупая. Настолько, что открыла мне истинную причину развода с Дробышевым: как оказалось, бывший муж все время на работе был, а ей хотелось ласки хотя бы два раза в день. Она даже у меня спросила, что ей теперь делать, дескать, хотела вернуться к Эдику, а его убили.

– И что вы ей посоветовали? – поинтересовался Егоров.

– Сказал как католический священник: молись и трудись.

– Да, есть такое латинское изречение, – закивал следователь, – я сейчас не помню, как оно звучит в оригинале…

– Ора эт лабора, – подсказал Францев. И, увидев, как на него смотрят оба его спутника, объяснил: – Когда-то тренер по борьбе говорил нам, мальчишкам: «Хотите сойти за умных, учите латинские выражения». И мы всей секцией начали зубрить: си вис пасем пара беллум, виваре милитаре ест, ин вино веритас, ин аква са́нитас[5]. У каждого была книжонка с латинскими афоризмами. Я до сих пор помню пару сотен ненужных мне фраз. Но это мне нисколько не пригодилось…

Николай посмотрел на часы и предложил:

– Может, ко мне заглянем, пообедаем? Как раз самое время. Я только жену предупрежу.

Но Кудеяров отказался, а следом отказался и подполковник юстиции.

– На самом деле я уже заказал столик на троих в местном ресторанчике, – объяснил свой отказ Павел.

А Егоров сказал, что за обедом они будут говорить о деле, и не хотелось бы, чтобы посторонние слышали.

Францев хотел напомнить подполковнику юстиции, что в его доме, в отличие от ресторана, посторонних людей нет, но не стал ничего говорить. Только рукой махнул.

– Вот и отлично, что и ты с нами, – обрадовался Павел, хотя наверняка знал, что Францев не откажется, – тогда я звоню Варваре, предупрежу ее, что мы через пять минут подъедем.