– По тебе незаметно, что живешь плохо.

– Ну пока свое имею, а вот если граница падет, то бежать придется на север, бросив все нажитое добро. А у меня помимо лодки хозяйство: хутор льняной с арендаторами, коровенок две дюжины, по мелочам много чего наберется тоже. Куда это все брать, если погань придет? Солдаты даже спрашивать не станут – людей погонят прочь, а скотину под нож и сжечь, чтобы не досталась Тьме. Лишь лошадей прихватить могут позволить, если не отберут. Никто меня не ждет на севере. Вот что делать?

– Может, граница и не падет, не каркай раньше времени.

– Падет… как ей не пасть, если все к тому идет. При старом короле всех озорных парней, которых к мечу приучить легко, позабирали. Хилых и слабых сердцем домой заворачивали – не нужны такие в армии. При новом теперь всех берут, кто ни попросится. И без спроса тоже взять могут – за недоимки или за что другое. Забирают многих, а назад мало приходит – увечные да больные. Рубка нескончаемая на границе – погани все больше, а наших все меньше. И откуда только плодится такая мерзость… На нашем берегу тоже не все ладно. Мальрок обратился, и все Межгорье от него Тьмой пошло; одержимых прибавилось; огни ночами странные не раз замечали и молнии с чистого неба, а это ведь сами знаете к чему бывает. Чернокнижие уже чуть ли не в открытую. По детству, помню, – за год если одну ведьму сожгут, то много казалось, а сейчас недели без такого веселья не проходит, а только меньше их почему-то не становится. Скотины мор был по осени сильный, да и людей многих тот мор прибрал. А уж что за мор был в позапрошлом году! Ох… Из села нашего, почитай, каждого третьего забрал, и это еще хорошо – другие села подчистую вымирали, особенно те, что ниже по реке. Скоро по правому берегу такую деревню проходить будем – одни головешки чернеют. Пришли солдаты из города, сожгли трупы прямо в домах, и все – нет там больше людей. Там в замке рыцарь из ставленых жил – тоже мор не пощадил. А потом, к осени уже, пшеница на полях почернела и вся усохла. Не было в тот год вообще пшеницы в нашем краю, даже на семена пришлось с севера везти. Голода смертного, правда, тоже не было, но пояса до хребтов затягивали. Если и в этом году чернота придет, то к весне начнут дети помирать – они в первую очередь при голоде мрут. А дальше, если живы будем, бросим пшеницу – пусть уж лучше рожь. Белый хлеб, оно, конечно, всяко выгоднее и вкуснее черного, да только лучше уж черный жевать, но каждый год, а не через два на третий. Люди мрут, скотина мрет, хлеб сохнет – вот как жить прикажете?

– Тебе-то что? Лодку твою никакой мор не возьмет.

– Лодку оно, конечно, да, но детей двоих схоронил и невестку. Коров спас – в леса увел, на поляны сокровенные, а вот лошади померли. Лошадей тогда мало мерло, а у меня вот обе, да еще и жеребчик малой. А все почему? Потому что колдун у нас объявился. Пришел из города, трактир открыл свой. Место ведь у нас бойкое: тракт неподалеку проходит, дорога от него к реке ведет и еще от городка одна; струги, опять же, доходить могут по воде высокой, причем не только малые. Выгодное для трактирщика место, самое то, когда народа много вертится. Где честному купцу сделку удачную обмыть или вору пропить украденное? Известно где – в трактире. Вот и решил здесь устроиться. А зачем он нам нужен – своих полно. Сразу многим не понравился из-за этого, а дальше уже больше. Когда заметили, что после его появления все беды начались, быстро поняли, откуда это. На хуторах дальних скотина живехонька, а в селе дохнет – понятно, что неспроста. Сожгли его вместе с трактиром, да только поздно – успел напакостить.